Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Семен?! — боярин, точно подтолкнули его, спустил ноги на пол.

— В хоромах он. Ждет твоего повеления.

— Зови!

Борис Олелькович так обрадовался возвращению Семенка Глины, что, забыв и годы и степенство свое, готов был выйти ему навстречу. Нежила отступил за дверь. Оставшись один, боярин встал, выглянул в оконницу… На улице моросит муторный, мелкий дождь. Боярин отвернулся, надел домашний кафтан, окинул взглядом горницу. Взгляд его задержался на образе «Знамения».

— Милость божия, — промолвил. — Наконец-то вести их Новгорода… Ну, где Семен?..

Открылась дверь. В горнице показался исхудавший, с резко очерченными темными кругами глазниц Семенко Глина. Он, видимо, так спешил к боярину, что не успел снять ни скуфейки, ни крашенинного, с проторинами на локтях, дорожного зипуна.

— Отче Симеон! — боярин ступил навстречу.

Широко крестясь, Семен положил троекратный поклон перед «Знамением».

— Буди здрав, осударь-болярин, надёжа Великого Новгорода! — отмолясь, гнусаво, по-келейному, проголосил он. Дрожащими от волнения пальцами Семен извлек спрятанный на груди узелок, развязал его и положил перед Борисом Олельковичем черствую, жесткую, как черепок, заздравную просфору. — От святой Софии за твое здравие, осударь, проскурочка, — промолвил он. — Владыка архиепискуп пожаловал.

Боярин принял просфору. Прикоснувшись губами к тому месту на ней, где оставило след «копие» владыки, положил дар на холщовый налойчик перед образом и сказал:

— Спасибо, Семен! Небось притомился на дальнем пути, не след бы тревожить тебя расспросами, после скажешь, но одно поведай, кого видел на Новгороде, передал ли мои грамоты?

— Не суди, осударь-болярин, — начал Семен. — За великою радостью, что довелось бозвернуться здраву к тебе, забыл я молвить о делах новгородских. Жил я в Великом Новгороде милостью владыки. Принял меня в хоромах своих святитель, спрашивал о здравии твоем, взял грамоту и ответ дал.

Он спеша, так что оборвал крючки, распахнул зипун, порылся за пришитой изнутри тряпицей, достал из-за нее свиток.

— Хоронил и берег, осударь, — подавая свиток боярину, сказал он. — От владыки грамотка тут и от боляр.

— Каково жил в Новгороде? — спросил боярин, принимая свиток.

— Хорошо, так-то уж хорошо! Владыка архиепискуп велел давать мне корм, житье положил тихое. Ждут, ой ждут тебя, надёжа-болярин, у святой Софии. Велика радость будет на Новгороде, как услышат там о походе твоем.

Боярин, не перебивая попа, развернул свиток, взглянул на грамоты.

— Приведется, Нежила, брать указку, — сказал он стоящему молча зятю. — Прочитаем ужо… От владыки грамота и от боляр Якуна и Стефана… Пресвятая-то богородица Знамения заступила меня, как в явление свое заступила Новгород от суздальских полков князя Андрея Юрьевича.

Борис Олелькович поднял глаза на образ и прослезился.

Положив свиток на налойник, рядом с просфорой, боярин обернулся к Семену и хотел было отпустить его, но тут вспомнились черные думы, которые томили ночью. Насупив брови, молча, тяжелым взглядом уставился он в лицо попа, точно желая заранее знать: скажет тот или умолчит, не откроет правды.

— Видел ты, отче Семен, Новгород, слышал слово владыки и боляр, скажи… — начал он и помолчал, точно задохнувшись. — Правду скажи, не ври, — предупредил. — Велику ли власть держит ныне в Новгороде князь Александр? Небось петухом ходит?

Нежила с беспокойством взглянул на попа: а вдруг тот ненароком вымолвит неугодное слово в похвалу Александру?

Семен ответил не сразу. Он запахнул зипун. От зоркого взгляда его не укрылось волнение боярина, в ушах звучал встревоженный, запинающийся в словах, нетерпеливый голос.

— Очи мои не зрели и уши не слышали славы Александру, — смяв в руках скуфейку, сказал он. — О ту пору, как поход на свеев начался, ушел я из Новгорода, но в пути, будучи в земле Новгородской и на Пскове, поражен был толками о битве у Невы и льстивыми восхвалениями Александру По первости не верил я славословным речам, темная вода их лилась и бурлила, не отличишь, в чем правда, в чем ложь. Во Пскове, в Мирожском монастыре, от тамошних старцев узнал я, осударь, истину. Сказал Новгород славу Александру; колокола звонили ему и Невским он возвеличен.

В глазах боярина вспыхнули желтые огоньки. Он тяжело дышал, но Семен, как бы нарочно, говорил медленно, тягуче, словно наслаждаясь тем впечатлением, какое речь его произвела на Бориса Олельковича.

— Как ты мог молвить мне этакое? — остановив его, прошипел боярин.

— Истину сказываю, осударь, — поклонился поп.

— Истину? — повторил боярин. — Вольно тебе, Семен, вводить меня в грех.

— Нет, осударь-болярин. — Семенко заговорил бойчее, скороговоркой: — Во Пскове, в Мирожском монастыре, от старцев тамошних и то слышал: коротка сталась на Новгороде слава князю. «Не люб» — поклонился ему Господин Великий. — Семен согнул спину и насмешливо, не концами пальцев, а кукишем коснулся пола. — Бежал князь Александр Ярославич к родителю своему во Владимир аль в Переяславль. Нету нынче князя на Новгороде.

Утро встало сырое и ветреное. Намокший холст шатра хлопает на ветру, что луб — жесткий и ледяной. Командор фор Балк, проснувшись, долго ежился от неприятного, проникающего в самую душу озноба. Прошло три месяца, как войско меченосцев обложило Изборск. И стены городового острога не высоки и городишко — от ворот до ворот шаг шагнуть, а стоят изборяне крепко.

Запахнув плащ, командор откинул полу шатра. Серое небо висело так низко, что в мокрой и тяжелой мгле его терялись вершины березовой рощицы, зеленеющей неподалеку. Откуда-то доносились голоса. Фон Балк прислушался. Но голоса смолкли; их точно оборвал и унес ветер. За рощей плотной белой мглой стлался дым многочисленных костров и темнели шалаши воинов. Фон Балк направился к скрытому кустарником оврагу, на дне которого, по скользким, покрытым зеленой слизью валунам, бежал ручей. Неизменно, каждое утро, командор спускался к ручью и, освежая себя, плескался в знобкой воде.

Фон Балк поравнялся с кустами, скрывающими ручей. Хорошо утоптанная тропа, которая тянется вдоль опушки, ведет на торные пути к стану. Едва фон Балк вышел на нее, как впереди, на тропе, показался рыцарь. Белый плащ с красным крестом, нашитым на левом плече, и знаком меча показывал принадлежность рыцаря к братству меченосцев. Фон Балк остановился. Рыцарь тоже увидел его. Одолев скользкий косогор, рыцарь спешился, бросил повод оруженосцу. Тяжело переступая короткими, кривыми ногами, направился к командору.

— Благодарение пресвятой деве, что вижу тебя, брат командор! — непомерно тонким, высоким голосом выкрикнул он. — Проклятая страна! Лес и лес — ни жилья, ни пищи.