Анатолий Субботин - За землю Русскую

Близко море. Показалась береза на берегу. Из-за болотного мелколесья издали видно ее. Круглая, как шар, стоит она над самой водой. Светлая, только что распустившаяся зелень ее отражается в прозрачной тихой реке. Когда ладья поравнялась с березой, Спиридонович обнажил голову.

— Взгляни, Ивашко, на то место в устье, — показал он на песчаный мыс. — Тут, около березы, что стоит у воды, бился с врагами и пал воевода Ратмир. На лугу, где берег выше, рубились новгородцы со свеями, на реке Миша-ладожанин и ижорянин Пелгусий с воинами рушили свейские ладьи.

Голос Спиридоновича при воспоминании о битве зазвучал как-то по-особенному; и печаль и радость слышались в нем, скорбь о павших и торжество победителя. Точно Спиридонович вновь видел то, что было на берегу, когда он со своими ратниками, одолев топкие болота, ручьи и реки безыменные, из кустов, что тянутся вдоль низкого берега, выбежал на поляну.

Теперь на поляне тихо. Не звенят о броню мечи, не играют на солнце острия копий. На берегу, на солнечном склоне холма, среди весенней зелени, желтеет холм над могилой павших. Он еще не покрылся травой, будто насыпан вчера. Не видел Ивашко битвы и того не видел, как бежали за Неву остатки разбитой шведской рати, но могильный холм так близко напомнил ему воеводу Ратмира, что казалось, — поднимется сейчас воевода, выйдет на берег и крикнет: «Ивашко! Забыл, как учил тебя копье метать? С разбегу! Сильнее! Эх! Не копье бы тебе, медвежатнику, в руки, а рогатину».

— Видел ты, Василий Спиридонович, как бился он? — спросил Ивашко, не называя имени того, о ком хотелось ему знать все.

— Да, — тихо, словно боясь заглушить голосом ровный плеск весел, ответил Спиридонович. — Жив он был, когда прибежал я, а вокруг, как снопы в поле, поверженные свейские латники.

Скоро грусть, охватившая Ивашку при виде места побоища, исчезла, потускнела она перед гордым сознанием силы и славы Руси. Синь могучей реки, разлившейся в пустынных и топких берегах, дубовые рощи на островках, оперившаяся первой зеленью береза, нависшая над водой, — безмолвные свидетели жестокой битвы с врагами — навсегда, казалось, сохранят память о подвигах русских воинов. Многие поколения сменятся на земле, но из века в век будет передаваться память о битве полков русских, повергших в прах кичливого, надменного врага.

Море встретило ладьи попутным ветром. Подняв паруса, понеслись они вперед. Солнечный блеск, отражаясь в воде, проникал далеко в ее прозрачную глубину и играл в ней, рассыпаясь радужными лучами.

На четвертый день плавания увидели новгородцы Готланд. Обойдя остров на виду у берегов, ладьи опустили паруса у вымола в Висби.

Почетно встретили в Висби гостей из Великого Новгорода. Не успели Спиридонович и Ивкович сойти на землю, как появился гонец бургомистра. Он поклонился, приветствуя гостей, и сказал:

— Мейстер Зингер, бургомистр славного города Висби, просит гостей, что пришли на ладьях из Новгорода, пожаловать в городовую ратушу. Бургомистр и советники желают знать: благополучно ли совершили гости плавание, с какими товарами пришли, долго ли будут торговать в Висби?

Гонцу ответил Василий Спиридонович.

— Рады слышать мы о чести, какую оказывает нам почтенный бургомистр славного города Висби. Благополучно шли мы на ладьях и товары свои привезли. Как только ладьи станут к вымолу, мы будем в ратуше.

— Нужна ли стража для охраны ваших ладей, почтенные гости? — спросил гонец.

— Нет, стража на ладьях своя. Честность и справедливость торга в Висби известна в Великом Новгороде.

Проводив гонца, Спиридонович передал Афанасию Ивковичу и Ивашке то, о чем говорил гонец.

— Нынче мы отправимся в ратушу. Здешние люди выше всех добродетелей чтут цветистую речь и поклон лишний. Пусть вор, пусть нечестен на торгу, но сумел прикрыть себя вовремя поклоном вежливым да речью громкой в похвалу городу, обнадежен будет на торгу и правами и льготами. В ратушу пойдем в чугах распашных, а ты, Ивашко, в бехтерце мелкокольчатом; зноен день, а на головы наденем шапки темнокуньи. О торговых гостях судят в Висби по одежде богатой; обычая ихнего не нарушим.

— Правду молвил ты, Василий Спиридонович, — сказал Ивкович. — Но в ратушу иди один; товарищем возьмешь молодца удалого, — Ивкович показал на Ивашку. — А меня разбило дорогой; не то что в чуге да шапке куньей — в легком кафтанишке жарко.

В бороде Афанасия Ивковича пробивается седина. Лицо у него сухое, похожее на лики святителей, коих писал мастер Дмитрий в Нередицком монастыре; глаза Ивковича, когда-то синие, а теперь напоминающие поблекшие полевые васильки, смотрят так, словно вот-вот скажет он что-нибудь такое, над чем все посмеются. Любит Ивкович прикинуться простоватым, недалеким умом, любит пожаловаться на хворь и усталость, — но все это для людей. Не первый десяток лет ведет он торг с иноземцами, а не было случая, чтобы смог кто-либо обмануть его или перехитрить. Бывало противник радуется: обошел-де хитрого гостя, а после, как решится дело, глядишь, выгоды и прибыль достались Афанасию Ивковичу. Торговал он в Висби мехами, воском и льном. Любил торговать на серебро чеканью или весом, избегал мены — товар на товар. «Менял, скажет, пробовал. Кто просится на мену, знаю — заваль сбыть ищет. Сверху малина, снизу — прости господи».

Когда Ивкович сказал о нежелании своем идти в ратушу, Спиридонович усмехнулся:

— Можно ли так, Афанасий Ивкович? Вместе на ладьях шли, вместе нам и честь давать бургомистру.

Настоял Спиридонович на своем. Потея от жары, медленно шли городом новгородские гости. Ивашко с двумя гребцами провожали их. Гребцы в легких зипунах с кожаными поясами. На улице ветер поднимает тучи пыли. Точно рыжий дым, вьется она над городом, липнет к потным лицам. От жары и пыли Афанасий Ивкович вконец обессилел.

— Не торопись, Спиридонович! — молвил он. — Ох, сидеть бы мне, по моим-то летам, в Новгороде, на торгу, а я вот тащусь в чуге по этакой-то пылище. Сил нет.

— Отмучимся, Афанасий Ивкович, зато льготы и все, что надо для хорошего торга, будем иметь, — ободрял Ивковича Василий Спиридонович. — Не даром морем шли, и не соль, не сукна желаем погрузить в Висби на свои ладьи.

— Ох! — вздохнул Ивкович. — Возьмем ли желанный товар?

— Возьмем. И медь возьмем и олово.

— Не найдется меди, Спиридонович, рад будешь и сукну.

— Поищем. Не найдется у тутошних, с любечанами и франками поведем торг… Сукно да мальвазею с романеей пускай иноземные гости сами везут в Новгород.

— На словах-то гладко оно, — не сдавался Ивкович. — О страже только забыл ты молвить. Погрузим товар на ладьи, а стража когтями нас… Смел и удал ты, Василий Спиридонович, да на чужой земле мы, не в Новгороде. Не пришлось бы в обратный путь идти с пустыми ладьями.