Анатолий Субботин - За землю Русскую

Под Ратмиром сражен конь. Шведские латники окружили пешего. Тяжел в бою меч старого воеводы. Направо, налево рубит. Близко от Ратмира бьется Спиридонович. Не устояли латники, теснятся к устью Ижоры.

Шведский воин преградил путь Савве. В бою с ним у Саввы сломалось копье. Швед не успел занести топор. Сжав в охапку врага, Савва вместе с ним упал на землю. Швед оцарапал ему лицо, пытался дотянуться зубами до шеи, но Савва отбросил его; боевой топор врага очутился в руках отрока. В схватке Савва уронил шелом, но не ушел с поля; бился с непокрытою головой.

Впереди, за строем врагов, златоверхий шатер. Савва начал пробиваться к нему. Ему казалось, стоит рухнуть шатру, и шведы бегут. Савва с таким ожесточением и силой махал топором, что стража у шатра разбежалась. Шатер пуст, но золотой шар, венчающий белую паволоку, сияет гордо, как и в начале битвы. Савва принялся рубить опоры. И как бы возвещая о победе, златоверхий шатер Биргера рухнул.

Радость охватила новгородцев. Торжествующие клики их заглушили шум битвы.

— За Русь!

— За святую Софию!

К ладье, над которой ветер полощет поднятые паруса, бережно, на руках, оруженосцы несут раненого Биргера. Плотные ряды шведских воинов, отбиваясь от русичей, окружают правителя.

Впереди русских воинов Гаврила Олексич. Оруженосцы подняли Биргера на ладью. Олексичу удалось пробиться сквозь строй врагов. Копыта его коня стучат по доскам, перекинутым с ладьи на берег. Витязь занес меч, когда шведы, заполнившие ладью, оттолкнулись от берега. Олексич вместе с конем упал в воду. Близко от берега, но на глубине броня и шелом неотвратимо тянут ко дну. И пить бы Олексичу прохладную воду реки, если б не Устин. Сотник бежал к ладье следом за Олексичем. Он протянул топор, помог другу.

А на холме, где догорала битва, шведы окружили Александра. Примятая множеством ног трава скользка от пролитой крови. Александр дал волю мечу. Но как ни бился он, ближе и грознее сдвигаются устремленные на него копья врагов. Горько пасть в битве витязю за миг до победы.

Отмахалась у него рука. Реже поднимается меч, чаще и звончее бьют вражеские копья о железные кольца княжеского бехтерца. Казалось, неизбежна гибель, но шведы вдруг отхлынули…

Окинул Александр взглядом вокруг, и глаза его вспыхнули радостью. Василько и с ним Емеля, ратник со Меты. Недаром в походе хвалился кричник своим топором. Легок и тонок, но не зазубрился в битве.

Мало уцелело шведов, мало и ладей шведских отвалило от берега. С порубленными бортами и днищами, со сбитой снастью, плывут они к морю, как хлам. Те, что уцелели, выгребли на середину. Князь Тойво со своими лучниками осыпают их стрелами.

Русские воины столпились на берегу; кто машет оружием вслед бежавшим шведам, кто кулаком.

— Хмелен ли мед пили на Руси? — кричат.

— Сладок ли пир пировали у Великого Новгорода?

— Шли на Русь — похвалялись, назад пошли — спокаялись.

— С тяжкой вестью к тебе, княже, — остановился перед Александром Василий Спиридонович. — На ижорском устье бился я с свейскими латниками рядом с воеводой Ратмиром. Много легло свеев на берегу, многих приняла вода. В сече десятеро навалились на воеводу…

— Где он? — перебил Спиридоновича Александр.

— Там, — Спиридонович показал в сторону устья, где дымится зеленью шар одинокой березы. Не шелохнется она, словно оцепенела от того, что видела.

— Убит Ратмир? — потемнело лицо князя.

— Нет, но…

Александр не дослушал. Молча направился он к устью. «Пал Ратмир». Не верилось в правду этих слов. Пораженный вестью о гибели друга, Александр не думал теперь о радости победы и бежавших шведах.

В тени березы на устье, как бы скрыв себя от зноя в ее тени, среди поверженных шведских латников лежит Ратмир. Глаза его закрыты. При каждом вздохе грудь поднимается так высоко, точно впервые почувствовал витязь тяжесть кольчатого бехтерца. Трава и песок около окроплены кровью. Она уже запеклась, стала темной, и кажется, потому лишь ярче выделяется на примятой зелени.

Александр опустился на колено. Пристальным, неподвижным взглядом он долго смотрел в лицо воеводы.

— Ратмир, тебя ли вижу в прахе? — шепотом произнес он.

Ратмир открыл глаза.

— Побиты свей? — спросил.

— Свеев нет на нашей земле. Не многие из них бежали… Слышишь победные клики воинов?

— О! — Ратмир сделал усилие и приподнялся. — Слава воинам! Счастлив я, княже, что умираю не в постели, как ленивый монах, а на бранном поле, как положено воину.

— Ты будешь жить, Ратмир. Со славою вернемся к Великому Новгороду.

— Нет, княже. Рана… тяжка.

Ратмир снова закрыл глаза. Безмолвно стоят вокруг воины. Но вот раненый витязь снова приподнялся, внятно и отчетливо прозвучал его голос:

— Честь и славу Руси храните… други!

Он вытянулся, глубоко вздохнул, словно хотел полнее насладиться свежестью вечера и буйными запахами трав. Александр, склоняясь над ним, не отрывал глаз от лица друга.

— Ратмир! — позвал он. — Слышишь меня?

Не дрогнули веки на закрытых глазах воеводы. Он лежал неподвижно, такой же, каким жил. Александр поднял голову Ратмира и прижал к себе. Воины сняли шеломы. Василий Спиридонович отвернулся, взглянул на тонкий вечерний туман, занимавшийся над рекой, и, будто утирая пот, смахнул слезу.

Бережно, словно боясь причинить боль угасшему витязю, Александр уложил голову Ратмира, поднялся и оземь поклонился праху.

— Други мои! — обращаясь к воинам, произнес он. — Предадим земле павших! Пусть лягут они в броне, с оружием своим, как братья, на рубеже земли Русской. Не легкой рукой, трудами своими, храбростью и силой оружия нашего взяли мы победу. Память о ней навсегда останется устрашением свейским крестоносцам и всем врагам Руси.

— Воеводу Ратмира погребем здесь, княже, у устья, где бился он со свейскими латниками, — промолвил Спиридонович.

— Нет, — решительно сказал Александр. — Братом воинам жил Ратмир, братом им ляжет в землю. Насыплем холм над могилой в память о тех, кто положили жизни свои за отчизну.

Вечер. Ни огонька, ни костра не видно на дальнем берегу, куда скрылись остатки разбитой шведской рати. Русская река — глубокая, величественная — несет свои воды, отражая в них блеск вечерней зари и пламя костров, освещающих затихшее поле битвы.

Стук колотушки уличного сторожа разбудил Бориса Олельковича. В тишине хором стук этот отдавался настолько резко, что, открыв глаза, Борис Олелькович не сразу понял причину тревоги. В горнице ник полумрак. Огонек лампады в переднем углу еле освещал тяжелый темный киот, в глубине которого поблескивал серебром и золотыми венчиками образ «Знамения».