П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь

— А, каково? Граф двух империй — фельдмаршал, ожидали вы?

— Да, этого никто не ожидал. Да что и удивляться, когда сам управляющий военным департаментом об этом узнал только за высочайшим обедом, — отвечал за хозяйку дома язвительно граф И. П. Салтыков по адресу своего брата.

— Желал бы я, чтобы ты был на моем месте, — отвечал тот.

— Не желаю, да и на службе оставаться не хочу, я уж подал просьбу об увольнении.

— И я тоже, — добавил князь В. В. Долгоруков.

— Недовольные, — шепнул граф Безбородко Николаю Зубову, саркастически улыбаясь.

— Я понимаю, — говорил, как бы оправдываясь, управлявший военным департаментом граф Салтыков, — что производство Суворова в фельдмаршалы обидно для старших по службе, но не моя в том вина. Польская война — не война, это военная прогулка, за которую графу Рымникскому достаточно было бы и генерал-адъютантского звания. Я так и докладывал государыне, но ее величеству благоугодно было рассудить иначе.

— Для него и графского титула было много, и титул-то ему дали Бог весть за что, — ворчал старый генерал. — Скажите пожалуйста, что это за граф? Он и ступить в приличном обществе не умеет, от него солдатской кашей несет за три версты, а от каждого слова казармой отзывается.

— Я нахожу также эту награду неуместной, — начал докторальным тоном маленький человечек в расшитом золотом мундире, в звездах и орденах, — по-моему, вообще награды — нелепица. Награждать можно за то, что человек не обязан был делать и сделал, награждать же за исполнение долга равносильно тому, что благодарить за то, что он мог бы совершить преступление, но не совершил.

— Конечно, ваше превосходительство, присутствующих вы исключаете из общего правила? — обратился к нему с язвительной улыбкою граф Безбородко, в упор смотря на его увешанную орденами грудь.

Хозяйка дома, видимо недовольная той завистью и враждою к герою, которыми были преисполнены ее гости, приветливой улыбкою поблагодарила Безбородко.

— Мне кажется, господа, — обратилась она к завистникам, — что обойденным старшим генералам должно быть обидным не то, что Александру Васильевичу государыня пожаловала фельдмаршальский жезл, а то, что судьба послала не их на штурм Праги и таким образом лишила жезла. Ведь он пожалован Александру Васильевичу не лицеприятия ради, а за государственную заслугу. Недаром же заслуга эта оценена по достоинству и королем прусским, и императором австрийским, и нашими учеными и поэтами, и всем русским народом. Державин в своем письме к графу Александру Васильевичу коротко, но метко характеризует его, жаль, я не помню этого стихотворного послания, не помните ли вы, граф, — обратилась она к Безбородко.

— Помню от слова до слова. Вот оно:

— Слишком высокопарно, — заметил, презрительно улыбаясь, член иностранной коллегии Морков, тот самый старичок, который только что считал награды неуместными вообще, а по отношению к Суворову в особенности.

— Нашел к кому обращаться в стихах, — небрежно заметил князь Долгоруков, — много Суворов в поэзии понимает? Столько же, сколько и его крепостной камердинер Прошка. Как еще до сих пор не нашлось среди его поклонников музыканта или певца, который написал бы ноты для его петушиного пения. Это был бы подарок по нем.

Долго, быть может, перемывали бы завистники кости Суворову, но приход Державина, вошедшего уже в моду поэта, привлек общее внимание и на время прекратил излияние злобы и зависти.

— Вы легки на помине, Гаврило Романович, — приветствовала входившего хозяйка дома, — граф Александр Андреевич только что читал нам ваше стихотворное послание к графу Александру Васильевичу.

— На это послание я сегодня получил ответ, тоже в стихах, — отвечал Державин. — Вот он, — продолжал поэт, вынимая из кармана лист бумаги. — Письмо длинное, если позволите, я вам прочту его начало.

— Дальше граф пишет прозой, — закончил Державин.

Граф Безбородко язвительно улыбнулся.

— Оказывается, князь, — обратился он к Долгорукову, — вы камердинера Прошку знаете лучше, чем его господина.

Долгоруков вспыхнул, но от ответа воздержался: в гостиную входила графиня Наталья Александровна Суворова со своим кузеном Хвостовым и его женою.

С появлением дочери Суворова в гостиной графини Головиной все сразу изменилось. Член иностранной коллегии Морков, незадолго перед тем находивший неуместною награду отца, рассыпался теперь перед дочерью. Не отставали от него и другие, и там, где полчаса тому назад раздавались порицания по адресу фельдмаршала, где злоба и зависть отравляли атмосферу, там теперь восторженные похвалы сыпались по адресу графа двух империй. Граф Безбородко, на глазах которого так быстро совершалась вся эта перемена, только добродушно улыбался.

— Не были бы они людьми, если бы поступали иначе, — говорил он Николаю Зубову. — Все мы люди, все человеки, а человек — животное, правда, разумное, а потому и более злое.

Граф Зубов почти не слушал своего собеседника. С приходом Натальи Александровны Суворовой он сделался нервен: его раздражала толпа льстецов, окружавшая молодую девушку. Раздражали они его не только потому, что лицемерно лгали, но и потому, что мешали ему остаться наедине с графиней. Но вот раздались звуки оркестра, Зубов вздрогнул и поспешно направился к молодой девушке приглашать ее на контрданс.

— Императрица согласна и в случае надобности будет ходатайствовать за меня перед вашим батюшкой, — сказал он, обращаясь к графине, когда они заняли свои места. — Теперь я жду вашего слова?..

— Я вам уже сказала, — отвечала молодая девушка, покраснев, едва слышным шепотом, — я вас люблю, — добавила она еще тише.

— Так вы мне позволите переговорить с вашим кузеном сегодня же?

— Поговорите, он против вас ничего не имеет, а со стороны кузины вы встретите поддержку, уж по одному тому, что являетесь соперником графа Эльмта, которого не любит за его лютеранство.

— Да, но его любит ваш батюшка, а это много значит, — сказал со вздохом граф.

— Но меня он больше любит, — отвечала, улыбаясь, графиня Наталья, — да к тому же ваш брат намекнул ему, что государыня не одобрит моего брака с Эльмтом, а воля государыни для моего отца — все.

— В таком случае, я могу считать себя вполне счастливым и сегодня же буду говорить с вашим кузеном.