П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь

По дороге к Петербургу тихо ехала карета, запряженная четверкой сытых лошадей. В карете на мягких подушках полулежал князь Борис; он так был худ, что едва его можно было узнать: глаза ввалились, нос заострился… Он скорее походил на скелет, обтянутый кожей, чем на живого человека.

Во время перехода по Альпийским горам князь Борис был тяжело ранен: пуля почти насквозь пробила ему правое плечо; с поля сражения его подняли полумертвым.

Кроме того, в горах князь Борис сильно простудился, схватил сильнейшую лихорадку, так что жизнь его была в опасности.

Когда русская армия вышла из Швейцарии и направилась в Россию, верный Митяй купил для князя карету и лошадей, и, отдохнув несколько ней в одном из немецких городов, Борис отправился в Петербург.

Больным, полуумирающим подъезжал молодой князь к северной столице.

С ним в карете сидел Митяй, а на козлах с кучером — денщик Иван, прежний Забулдыга. После смерти Сергея князь взял его к себе в денщики.

По приезде в Петербург догадливый Митяй позаботился найти для князя Бориса удобное помещение, отыскал полковника Жданова и рассказал ему о состоянии своего господина.

Дмитрий Николаевич Жданов, излечившись от ран, жил в Петербурге на отдыхе, пользуясь продолжительным отпуском.

Известие, что жизнь князя Бориса в опасности, опечалило его.

— Что же говорит доктор? Неужели рана князя так серьезна? — спросил дорогой у Митяя он, спеша к своему приятелю.

— Доктор сказал, что надо быть готовым ко всему, — с глубоким вздохом ответил парень.

Свидание друзей было задушевное. Жданов сколько мог старался успокоить больного приятеля. Он пригласил к князю лучших докторов того времени и чуть не со слезами просил их помочь своему другу; доктора обещали приложить все свои знания, но все-таки болезнь у князя нашли серьезной: изнурительная лихорадка сменилась признаками чахотки.

Однажды в разговоре князь Борис намекнул Жданову, что он очень бы хотел свидеться с Анной.

— Я не дождусь того дня, когда можно мне будет ехать в усадьбу. Но доктора меня не пускают. Говорят, надо повременить; а чего ждать в этом душном Питере? — говорил князь Борис. — В деревне я бы скорей поправился.

— Надо подождать, Борис.

— Чего же ждать, ведь я здесь умру, задохнусь.

— Полно, Борис… Вот хоть немного поправишься и поедешь в усадьбу… Хочешь, — и я с тобой поеду.

— Я буду так рад, так рад! Ведь ты мой единственный, лучший друг. Даже больше, ты мне родной брат.

— Знаешь, Борис, что я тебе посоветую?

— Что? — спросил у Жданова князь.

— Тебе надо бы уведомить отца и мать о твоей болезни.

— Зачем — это расстроит их.

— А все-таки уведомить надо.

— Пошли к ним Митяя.

— Хорошо… Только помоги мне написать письма.

На другой день, ранним утром, Митяй на лошади выехал из Петербурга в княжескую усадьбу «Раздолье». Кроме писем к родителям и к дочери отца Василия от князя, он имел секретное письмо к ней от Жданова, в котором тот писал о почти безнадежном состоянии князя Бориса и просил ее, чтобы она поторопилась приехать в Питер.

Митяй благополучно доехал до княжеской усадьбы «Раздолье» и явился к князю Георгию Александровичу с известием от Бориса.

Узнав, что сын болен, князь Георгий Александрович и княгиня Елена Гавриловна решили было тотчас же ехать в Петербург; остановило их только обещание Бориса скоро приехать в усадьбу.

— Стало быть., Борис обещал скоро приехать? — спросил старый князь у Митяя.

— Так точно, ваше сиятельство. Как только их сиятельство поправится, то, не мешкая, приедут в усадьбу.

— О, дай Бог, чтобы он скорее приезжал! Его приезд нас успокоит.

Старый князь и княгиня немного успокоились, когда Митяй заверил их, что молодой князь болен неопасно. Сделал это он по приказанию самого Бориса.

— А как мой Сергей? — дрожащим голосом спросил старик управляющий.

— Он умер!.. — тихо ответил солдат.

Старик зарыдал, и Георгий Александрович стал утешать своего верного слугу.

Митяй тихо вышел и направился к домику священника.

Он застал отца Василия с дочерью в саду.

— Митяй? — удивилась молодая девушка, увидя его.

— Откуда Бог принес? — спросил у Митяя священник, благословляя его.

— Прямо с войны…

— Что князь Борис Георгиевич?

— Шлет вам поклон и вот это письмецо! — ответил Митяй и вручил дочери священника письмо.

— Это не его рука, — посмотрев на конверт, проговорила молодая девушка.

— Князь Борис Георгиевич писать не могут.

— Не может! Почему? — с удивлением спросила Анна.

— Их сиятельство ранен в плечо.

— Боже, Боже!..

Молодая девушка побледнела, быстро сломила печать и стала читать.

— А это вот письмо от полковника Жданова, — проговорил Митяй и вручил Анне другое письмо.

— От кого? — с удивлением переспросила молодая девушка.

— От полковника Жданова.

— Я не знаю его! — не решаясь читать письмо, сказала Анна.

— Полковник состоит в большой дружбе с князем Борисом Георгиевичем.

— Прочти, прочти, Анюта, что пишет господин полковник.

Молодая девушка стала читать, и по мере чтения лицо ее становилось все бледнее и бледнее.

— Отец, мне надо ехать в Петербург! — окончив чтение, проговорила Анна.

— Зачем?.. Что ты!..

— Князь Борис серьезно болен; за ним необходим хороший уход… Я решила ехать!.. — твердым голосом проговорила молодая девушка.

— Постой, Аннушка, постой! Как ты поедешь одна в такую даль?

— Я поеду с Митяем. Митяй, ведь ты должен опять вернуться в Петербург?

— Так точно.

— Но это неудобно… нельзя.

— Почему же, отец?

— Лучше переждать.

— Чего же ждать, отец? Пока князь умрет? — с горечью проговорила молодая девушка.

— Как, разве князь так плох?

— Вот прочти.

Анна дала отцу прочитать письмо, присланное полковником Ждановым.

— Да… дело серьезное… Что ж, поезжай, Аннушка… Поезжай!.. Благослови Господь тебя!

Молодая девушка стала быстро собираться в дальний путь.

Через два дня Митяй выехал обратно из усадьбы в Питер в сопровождении дочери священника.

Путешествие Анны в Петербург было для всех тайной. Отец Василий пустил слух, что его дочь поехала погостить к тетке.

Император Павел призвал генералиссимуса Суворова в Петербург; он желал скорее видеть и воздать должное герою.

В Праге Суворов простился с солдатами, которых водил на неприступные швейцарские горы.

На прощанье он хотел что-то сказать им, но слезы помешали, и от волнения он не смог выговорить ни слова.

Ряды солдат печально безмолвствовали; они словно предчувствовали, что видят своего любимого военачальника в последний раз.

Командование над войском Суворов сдал генералу Розенбергу; при себе оставил он небольшую свиту.