П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь

Оскорбленный гнусною клеветою, он просил наказать клеветников, но они остались безнаказанны.

Все это вспомнилось ему теперь, и грустно ему стало.

— Говорят, я счастлив, — рассуждал он сам с собою. — Да разве это счастье, что все приходится брать упорным боем и с людьми и обстоятельствами, когда усилиями одержанная победа не доставляет радости, ибо отравляется завистью и злословием. Если я бывал счастлив в сражениях, то не потому, что счастье мне покровительствовало, а потому, что я сам повелевал счастьем, — самоуверенно закончил он свои размышления и топнул ногою.

Взгляд его упал на скомканную записку, он потер лоб и быстро зашагал по комнате.

— Посмотрим, что мне готовит Варвара Ивановна, — промолвил он, сверкнув глазами. — Так долго канитель тянуть нельзя, нужно покончить, чем скорее, тем лучше, благо дети еще маленькие.

Придя к такому заключению, Суворов приказал подать себе коня и поскакал за город на свою прогулку, от которой его никогда не удерживали ни жара, ни ненастье.

Варвара Ивановна, встававшая обыкновенно поздно, проснулась в этот день довольно рано. Тревожные сны ее беспокоили, и она скверно провела ночь.

— Как я плохо сегодня выгляжу, — думала она, смотрясь в зеркало, — а между тем сегодня-то я и должна быть хороша. Сегодня решительный день. Борис уезжает на три месяца в Петербург, и мне надлежит окончательно с ним объясниться… Так жить дальше нельзя… я словно схожу с ума. Бог меня карает за Вольского, — думала молодая женщина, — но Вольский теперь счастлив, женат, любит жену и любим ею, а я… я несчастна. Борис говорит, что любит меня, да любит ли? Не так ли, как маркиз де Ларош? Он тоже уверял меня в любви, пока я не заплатила его долги, а потом бросил меня. Борис тоже уверяет в любви, уверяет, а держит при муже… Ох, как он мне ненавистен! — закончила она свои размышления вслух.

— Кто, мамочка, тебе ненавистен? — спросила четырехлетняя дочь Наташа. — Борис Иванович? Да? И я его не люблю, он противный такой и над папой смеется.

Варвара Ивановна покраснела.

— Ты говоришь глупости, Наташа, — заметила мать.

— Нет, мама, не глупости. Правда, он над папой смеется. Он тебе говорил, что папа старый инвалид, а я спросила Прохора, что такое инвалид, он мне сказал, что инвалид — значит никуда не годный человек, а папочка славный, милый, добрый, я очень его люблю, мамочка, и ты ведь папу любишь. Не позволяй Борису Ивановичу его так называть, если бы я была большая, я бы не позволила.

— Полно, Наташа, говорить глупости. Не смей разговаривать с прислугой, барышне это неприлично.

— Я, мамочка, Прохора люблю потому, что он папу любит… Ты знаешь, Трезор очень злой, меня он любит, лижет мне руки и Прохора любит, а Бориса Ивановича не любит, как увидит его, так и рвется с цепи.

— Ну что же? — смеясь, спросила мать.

— Если Борис Иванович будет еще называть папу старым инвалидом — я спущу на него с цепи Трезора… Я уже пробовала, я умею расстегивать ему ошейник.

Варвара Ивановна ничего не ответила и злобно посмотрела на дочь.

Маленькая девочка съежилась под этим взглядом и молча отошла прочь.

«Эту оставлю ему», — подумала про себя Варвара Ивановна.

Весь день она провела в тревоге в ожидании вечера. За обедом спросила мужа:

— Ты поедешь со мною к Балашовым?

— Нет, ты знаешь, что по субботам я бываю у всенощной, а после всенощной и спать пора. Езжай сама, — и он вскользь взглянул на жену. Появившееся на лице Варвары Ивановны удовольствие не ускользнуло от его внимания.

Раздался благовест к вечерне.

— Папочка, ты возьмешь меня с собою в церковь? — спросила, ласкаясь к нему, маленькая Наташа.

— Сегодня, голубочка Суворочка, не возьму тебя. Служба долгая, оставайся с нянюшкой дома, а завтра к обедне пойдешь.

— И на лошади покатаешь.

— Покатаю и на лошади, милая дочурка, — сказал отец, нежно целуя девочку в лоб.

Видя жену совершенно одетой к выходу, он осведомился, почему она не приказала заложить лошадей.

— Хочу пройтись пешком. У меня болит голова, от прогулки, думаю, пройдет, да и до Балашовых недалеко.

— Как знаешь. Взяла бы с собою лакея, придется возвращаться ночью…

— Балашовский лакей проводит.

— Твое дело.

— Конечно, мое, когда муж проводить не хочет… впрочем, я это сказала так, я не хочу отрывать вас от молитвы.

У мужа готово было сорваться с языка колкое словцо, но он удержался.

Перекрестив дочь и поцеловав ее в лоб, он взял шляпу и пешком вышел из дому.

В собор он, однако, не пошел, а, свернув в один из переулков, направился на полковой двор квартировавшего в Полтаве казачьего полка, находившегося в турецкую войну под его командой. Здесь он приказал оседлать себе лошадь и, вскочив в седло, помчался в степь к известной в городе Шведской могиле.

В груди у него бушевала буря, в бешеной скачке думал он найти себе успокоение, но злоба и ревность гнали покой от него прочь. В его голове мелькали мысли одна другой ужаснее… Что, если он накроет неверную жену? Как поступит с ней, с любовником? Он не находил мести, их достойной. «О Боже, Боже, за что ты меня наказываешь? — взывал он к небу. — Сколько людей пользуется семейным счастьем, отчего же оно для меня невозможно? Если не надо мной — сжалься над дочерью. Сохрани ей мать чистою и непорочною… А непорочен ли ты сам? — спрашивал его внутренний голос. — Непорочен. Видит Бог — перед женой не виновен, и жизнь вел целомудренную. Так ли? — нашептывал ему внутренний, неведомый голос. И он призадумался. Начал припоминать прошлую жизнь, ранние годы… — Помнишь графиню Бронскую?» — спрашивал его неумолимый голос совести.

«Стефания! — вырвался из его груди стон. — Да, Стефания, ты меня любила, одна только ты, но где ты, что с тобой сталось? — И он весь погрузился в воспоминания прошлого. — Мои отношения со Стефанией порочными назвать нельзя. Я любил вдову, а не жену другого. Я собирался жениться на ней, и если сошелся ранее, то только потому, что обстоятельства мешали, отодвигали брак на некоторое время. Но если и была в том моя вина, то Бог меня и наказал за нее. Он отнял от меня любимую женщину!»

Прошлое в ярких красках воскресло у наго в памяти. Он был тогда полковником и командовал отрядом в Польше, сражаясь с конфедератами. Там он познакомился с прекрасной Стефанией, вдовой графа Бронского, и полюбил ее всеми силами своего девственного сердца и неиспорченной души. Он был тогда неизвестен, небогат, некрасив. А она знатна, богата, красавица, руки которой тщетно домогались магнаты. Мог ли он рассчитывать на взаимность? Никогда, он мог только любить. Любил и молился на любимую женщину. И вдруг, о чудо! он узнает, что тоже любим. Не богатства, не красоты, не знатности искала прекрасная графиня Стефания. Она искала благородного сердца, нашла его в невзрачном с виду, но великом душою полковнике, иноземце и полюбила его со всем пылом страсти.