Николай Самвелян - Казачий разъезд

Иосиф действительно был человеком очень веселого нрава. В старости он и умер в Варшаве от смеха — не выдержало сердце. Но в ту пору Фрейлих был еще не только жив, но и вполне здоров. Получив вызов курфюрста, он тут же оделся в один из подаренных костюмов (дома он одевался как все смертные, вполне прилично, и никогда не смеялся) и отправился ко двору.

— Тоска, Иосиф! — сказал ему курфюрст.

— Пять минут, и мы ее изгоним! — отвечал Фрейлих.

— Как? Чем? Что бы ты сейчас ни сделал, как бы меня ни смешил, я все равно не забуду спокойные, равнодушные глаза счастливого шведа.

— Равнодушные глаза бывают только у рыб! Радуйтесь, ваше величество, что вы из другого теста и вам не чужды все земные радости!

— Только то и остается… А на самом деле, если быть честным, то надо признать, что у шведа есть все, что и у меня. И сверх того — право считаться бессмертным. Боюсь, что он и вправду великий полководец.

— Великий полководец? — переспросил Фрейлих. — А нужны ли полководцы вообще?

— Как это? — удивился Август. — Ведь без них никогда не обходилось. Кто-то должен водить в бой войска.

— Так-то оно так, — согласился Фрейлих. — Но да будет мне позволено рассказать к случаю одну притчу. Некий полководец выхвалял в присутствии своего государя чины военные, а статские хулил и лаял. «Молчи, — сказал ему государь, — и знай, что ежели бы статские хорошо отправляли свои должности, то мы вовсе бы не имели нужды в военных людях».

— На что ты намекаешь, Иосиф?

— Ах, ваше высочество, у Карла есть далеко не все, чем обладаете вы. У него нет, к примеру, фарфора. А у вас он уже почти в кармане!

— Верно! — вскричал вдруг Август. — Не направиться ли нам к Беттигеру? Он шалун и шутник, но чем-то мне приятен. Седлай своего коня!

Это было уморительное зрелище: курфюрст и шут скакали рядом по улицам потрясенного Дрездена. Степенные горожане глядели им вслед, качали головами. Надо же было в такие сложные времена получить в правители шута! Тем временем шут-правитель и шут по должности добрались до замка, где в качестве пленника находился Иоганн Фридрих Беттигер.

Курфюрста и Фрейлиха встретил начальник караула. Он принял лошадей, помог Августу спрыгнуть на землю.

— Что он делает? — спросил Август.

Начальник караула понял, что речь идет о Беттигере, но почему-то медлил с ответом.

— Наверное, пьет?

— Немного, — признался начальник караула. — Часа два назад начал.

— Он обязан работать, а не развлекаться.

— Он всю ночь действительно работал. Говорит, будто что-то изобрел. Потому и потребовал вина.

В небольшом, но со вкусом убранном зале незадачливый изобретатель полулежал в креслах и орал:

Август широкими шагами подошел к алхимику, схватил за ворот и приподнял над креслом.

— Я тебе покажу вино! Пьешь и горланишь в момент, когда гибнут родина и монарх! Тебе все равно!

— Нет! — закричал Беттигер. — Мне совсем не все равно, а как раз наоборот! В момент, когда гибнут родина и монарх, я открыл секрет фарфора.

— Знаем мы твой фарфор! Он коричневого цвета!

— Белого! Белее снега. Вот посмотрите!

Фрейлих бросился вперед, чуть было не толкнул курфюрста, и выхватил из рук алхимика маленькую чашку. Сначала Фрейлих поднес чашку к близоруким глазам, долго рассматривал ее, а потом принялся хохотать. Он смеялся долго и самозабвенно. Даже сел на пол, чтобы было удобнее смеяться, а может быть, для того, чтобы не выронить драгоценную чашку.

— Вправду белая! Не очень, конечно! Скорее — желтенькая… Но это уже что-то!

Теперь пришел черед удивляться Августу. Да, это уже была не так называемая коричневая яшма, которую Беттигеру удалось получить года три назад. Но новая чашка была если и не белой, то все же бледно-розовой.

— Вина! — воскликнул Август. — Это уже больше чем полдела. У нас будет свой фарфор. А он не дешевле золота! Пусть я проиграл десять сражений, но я выиграю одиннадцатое. Фарфоровое! Я стану самым богатым человеком в мире. И скуплю всех — и Петра, и Карла, и даже папу римского. И приторгую себе наконец даже бессмертие.

Вскоре курфюрст, Фрейлих и Беттигер были пьяны. Шатаясь и роняя стулья, они пели:

Караульные гвардейцы у входа в дом четко несли службу и делали вид, что не слышат разгульной песни…

Бывшего генерального судью Василия Леонтьевича Кочубея и полковника Искру везли из Смоленска в Киев по берегу Днепра. Их охранял стольник Иван Вельяминов-Зернов со взводом солдат, хотя было совершенно неясно, как могут убежать двое измученных допросами и кнутами, а теперь еще и закованных в кандалы людей. На привалах Кочубей сидя спал, опустив голову на грудь. Искра, напротив, был весел, гремя кандалами, подходил к берегу, смотрел на воду.

— Но-но! — кричал стольник. — Назад! Знаем вас — прыгнешь.

— Зачем же мне прыгать? Я хочу еще в Киеве побывать, на гетмана Ивана Степановича Мазепу поглядеть. Знатный человек. Жаль, стар уже, скоро помрет…

— Тебе раньше голову отрубят!

— Сначала отрубят, а потом пришьют! — отвечал Искра.

— Побойся бога!

— Бога я боюсь, — не унимался Искра, — а Мазепу мне уже бояться ни к чему. Даже царь московский теперь не страшен. Это ему надо бояться, что не послушал нас. То-то он удивится, когда узнает, что мы были правы. Вот тогда и велит пришить каждому из нас по две головы вместо одной отрубленной.

— Тебе легче не станет.

— Как знать! — отвечал Искра. — Если того света нет, то тогда, конечно, дело плохо, а если он есть, то ведь хорошо разгуливать на том свете с двумя головами. Там я вас всех буду дожидаться. И гетмана, и царя Петра, который не умеет ценить верных людей, и даже тебя, Иван, могу там встретить. Посидим на завалинке, побеседуем…

Сотник крестился и отходил от Искры прочь. Ему все это казалось странным. Только что бывший полтавский полковник кричал под кнутом, просил о помиловании, клялся, что по неразумению, глупости и злобе донес на гетмана, а теперь ведет себя так, будто не было допросов и пыток в Витебске и Смоленске, будто он снова готов жаловаться царю.

Зато Кочубей притих и погас. Он в свое время стольких послал на смерть и так часто глядел в глаза людям, чьи головы велел рубить, что, может быть, теперь считал, что нынешняя его беда — расплата за дела прошлые? Наконец, именно он, Василий Кочубей, помог Мазепе оклеветать в глазах московского боярства гетмана Самойловича. Мазепе нужны были гетманский бунчук и булава [16] Бунчук и булава — символы гетманской власти. и он осторожно, умно выставил в глазах Москвы Самойловича предателем. Кочубей в ту пору тоже охотно подпевал Мазепе…