Кемаль Тахир - Глубокое ущелье

Орхан ударил рукой по колену, прошептал на ухо Кериму:

— Умер, бедняга, мой дед. И кровница его — твоя мать...

— Моя мать? — Керим поразился.— Моя мать Баджибей?

— Да. Баджибей. Когда ударила она вместо сбора набег, подскочил дед мой... «Враг напал, Орхан!.. Дай саблю! Пусть седлают мою кобылу». Хотел было встать, облачиться в доспехи, но упал как подкошенный. Языка лишился...

Крики и плач женщин приближались, можно было уже разобрать слова.

— Раскололось небо... Разверзлась земля... Умер Эртогрул, наш отец, умер...

Площадь замерла. Все знали, что Эртогрулу не одолеть болезни, и каждую ночь, ложась спать, ждали, что их разбудит плач женщин. Но в этот миг все были поражены и подавлены не меньше, чем родное племя Эртогрула — кайи, будто всех их, воинов, собравшихся сюда с четырех концов света, постигла нежданная беда.

Прежде всех откликнулась Баджибей. Ударив себя по коленях, опустилась на землю и завопила глухим, как удары барабана, голосом:

— Эй, люди, сорвите с себя головные повязки, порвите рубахи! Ушел белый лев! Ушел, моя гордость. Острые ногти в лицо вонзите, женщины! Разорвите алые щеки. На кого остался этот лживый мир, несчастный бренный мир, несчастный смертный мир!

Не могла простить Баджибей своему сыну Демирджану гяурки-невесты и потому не выплакалась, не излила в плаче боли, камнем придавившей сердце. Эртогрула же она любила и уважала, и плач ее, вырвавшийся из глубины души, тотчас подхватили сестры Рума.

— Ой, старейшина племени кайи!.. Ой, надежда народа, джигит Эртогрул!

— Ой, муж, борода твоя поседела на поле брани. Ой, Эртогрул, враги у тебя просили пощады!

— Ой, мудрейший из мудрых, крылом своим нас прикрывавший от горя!

— Ой, джигит, достававший мечом до небес, среди бела дня на врага нападавший, громивший врага!

Женщины завыли все разом.

— Черная гора была тебе яйлой, бей, где твоя яйла?

— Грозный водопад был твоей водой. Эй, бей, где твоя вода? Ой, джигит, отец джигитов Кара Османа, Гюндюза Альпа, Савджи Гази!

— Ой, весь мир чернее тучи! Ой, застыли текущие воды! Ой, погасли очаги! Не дают искры кресала!

— Ой, опора джигитов! Кормилец голодных и бедных! Столп туркменских шатров! Предводитель, мой бей, предводитель львов! Старейшина мудрецов! Отец сестер Рума! Тигр Зеленой горы, всадник на белом коне, эх, ой, Эртогрул-бей, ой!

Плач женщин подхватили воины, задрожал Сёгют.

— Табуны вороных коней были твоими конями. Бей, где твой конь?

— Где твой конь?

— В победе ратной над врагом была твоя удача, бей. Где твоя удача?

— Где твоя удача?

Товарищ детских игр Эртогрул-бея и его названый брат Акча Коджа медленно вышел на середину. Восьмидесятилетний старик с длинной, доходящей до пояса белой бородой, сложив руки на животе, ждал, когда плачущие умолкнут, чтобы перевести дыхание. Поднял руку.

— Слезами горю не поможешь! Плачем умершего не вернешь. Жил, как воин, умер, как джигит,— великое счастье! Думал, как муж, говорил, как мудрец,— счастье! Приказал всем долго жить, просил грехи его простить!..— Он остановился и, видя, что его не поняли, крикнул: — Простили?

— Простили! — грянула в ответ площадь.— Да пребудет душа его в мире!

— Покойный завещал...— Осман приподнялся было на помосте, Но Акча Коджа жестом остановил его и продолжал: — Пусть все стоят по местам. Братом моим теперь займется мулла и аллах! Разгневался брат мой Эртогрул-бей на врага, что мир нарушил, мир, соблюдавшийся беем столько лет. Сказал: «Неумное это дело идти на врага, когда он того пожелает». Счел опасным. Приказал: «Пока никто не прознал о смерти моей, выберите достойного, чтобы удел ваш не остался без головы!..» Мы воины, но нас немного. Удел наш мал, победят нас, и некуда отступить, чтобы силы собрать. Тот, кто нападет на мирного соседа, обезумел. А такой враг бывает жесток. Пока не прослышал он, что мертв Эртогрул-бей, надо выбрать нового бея, чье имя нагнало бы на врага страх. Надо выбрать бея, и выбрать сейчас.

Дюндар Альп понял, что попал в им самим расставленную ловушку. Если выбрать сейчас бея, наверняка верх одержит Осман. Против Акча Коджи пройдоха Даскалос ничего не стоил. Самого шайтана не боялся, а перед Акча Коджой трусил с первого дня. Дюндар к выборам готовил другую игру, ибо уверил себя, что Эртогрул не умрет внезапно, проживет еще. И всему виной была скупость — никак не мог привезти из Стамбула накопленные деньги, не подымалась рука их тратить. Горько сожалея, что не послушался в свое время Даскалоса, Дюндар позабыл, что он заика, попросил слова.

— Нелегко выбрать бея, Акча Коджа, не шутка это. Тут спешить нельзя. Племена собрать надо. Где Абдуррахман Гази? Где Айкут Альп? Где отряд кайи? Где племена баят, салур, каракечи, баиндыр? Дождемся до завтра, похороним наших мертвецов.

Акча Коджа не знал, о чем здесь до него шла речь, и обрадовался, что так легко удается отложить набег. Вопросительно поглядел на Османа. Но тут вмешался старейшина цеха ткачей и общины ахи Хасан-эфенди.

— Разве не ты только что требовал не откладывать дела до завтра, сын Гюнтекина? Мертвецы наши не в поле. Время опасное. А в опасное время прежде думают о живых, а потом о мертвых. Первого халифа нашего Абу-Бекира выбрали прежде, чем похоронили Пророка.

— Еще не все гази здесь... не все племена...

— Ты сам говорил, что здесь большинство. А кто будет выбран беем, известно. Кого здесь нет, станут ли противиться?

— Что за слова непотребные? Как может быть известен бей, пока его не выбрали?

Сторонники Османа вновь издали вопль возмущения. Но хладнокровие Даскалоса передалось Хасану-эфенди. Он улыбнулся.

— Может быть, у тебя на сердце есть другое имя, Дюндар Альп? Какой-нибудь другой джигит, которого мы не знаем?

— Как не быть? Не один джигит в уделе.

— Если себя считаешь — один.

— Отчего же? И годами... И кровью...

— Да оттого, что не годишься. Засиделся на алтынах своих, заигрался с молодыми наложницами-гречанками. В седле не усидишь, а усидишь — что толку.

— Видно, не знаешь ты, старейшина ткачей, что бей бею рознь, не тебе судить. Один с коня не слезает, а все без толку, другой сидит у себя в селямлыке и армии разбивает.

— Верно. Мы вот, когда о набеге речь шла, то же самое говорили. А ты все кричал: седлайте коней! Не сходятся у тебя сегодня концы с концами, приятель. Некогда нам пустые слова слушать. Верно ты наконец сказал... Время страшное. Застанет нас враг без главы считай, пропали. Детей и стариков подавят. Девок, жен с цепями на шее в рабство уведут. Не знаю, как ты, а мы все до одного погибнем.

— Дома, что ли, мы сидели, когда вы сражались, Хасан-эфенди? Думай, что говоришь.

— Дома ты не сидел, но и вел себя недостойно удельного бея, Дюндар Альп. Скуп ты больно. Слишком на добро падок. Не знаю, что скажут Гюндюз Альп и Савджи Гази, только знаю: тебя они в расчет не примут.