Кемаль Тахир - Глубокое ущелье

Гюндюз Альп проворчал сквозь зубы:

— Неужто упустить такой случай и не пристрелить его?

Осман-бей нервно рассмеялся:

— Мой покойный отец говорил: «Убить легко, но тогда ничего уже нельзя исправить».

Мавро быстро обернулся, пораженный, что Осман-бей думает точно так же, как и он сам. Стоя у амбразуры над воротами, он глядел вокруг и чувствовал себя на седьмом небе, словно перед ним разыгрывали свадьбу или играли орта оюну. Впервые всерьез брался он за оружие — охота не в счет,— а что это означает, над этим он не задумывался. Позабыв о смерти, отдался он безрассудной юношеской отваге. Даже то, что случилось с Сулейманом, казалось ему шуткой, входившей в правила игры. Поймав себя на том, что улыбается, Мавро насупился.

Управитель Сулейман, пошатываясь, добрался до ворот. Его втащили во двор, под руки подняли наверх. Принесли воды. Он сделал несколько глотков, побрызгал себе в лицо. Тяжело дыша, облизывал разбитые губы и громко стонал.

Воевода Нуреттин — ведь дело шло о его жизни и смерти — не вытерпел. Позабыв о приличиях, набросился на управителя:

— Приди в себя, трус! В чем моя вина, за что я под фирман попал?

Сулейман не понял. Сделал большие глаза. С трудом ворочая языком, спросил:

— Фирман? Какой фирман? Кто?

— Рехнулся ты, что ли? Если я не под фирманом, отчего эта стая псов обложила дом?

— Что ты, мой бей! С тобой все хорошо.

— Да?

Стараясь не встречаться взглядом с Осман-беем, Сулейман стал робко рассказывать:

— Где же они застряли, думаю... Услышал, что рынок закрывается, решил: пойду, посмотрю. Приехал — правда... Говорят, кто-то подошел к городу. Поеду, думаю, погляжу, кто и чего хотят.— Он с трудом проглотил слюну, видно было, нарочно тянет.— Как увидел свинью Чудара и подлеца Фильятоса...

Страх смерти, сковавший воеводу Нуреттина, сменился радостью, но он быстро подавил в себе это чувство.

— Что такое, поганец! — рявкнул он.— Не можешь покороче?! Короче, говорю, короче!..

— Короче, мой бей, от нас им ничего не надо... От Осман-бея.

— Думай, что говоришь, болван. Зачем враг Осман-бея будет лупить моего управителя?

Сулейман не мог коротко изложить дело. Сморщился, будто собирался заплакать:

— Не даешь мне передохнуть, ох, мой бей! Вот я и не могу рассказать.

— Оставь его, Нуреттин,— вмешался Осман-бей.— Пусть говорит, как знает.

— А знаю я, лев мой, что, когда пришел, схватил меня Фильятос за шиворот, стал трясти...

— Что ему надо?

— Спрашивает, сколько с тобой людей. А разве я не знаю Фильятоса? Понял, что не с добром он, со злом пришел. Раз, думаю, он наши тайны выведывает, узнаем, чего он сам хочет. Человек двадцать, отвечаю. А что? Но они, оказывается, следили за нашим домом. Врешь! — говорит. Правда, говорю. Ложь, говорит. Поверьте, говорю... Тут из долины всадник прискакал, шепнул что-то Чудару на ухо. Взбеленился Чудар, упаси аллах! Повалил меня на землю, велел стащить обувь, принялся бить по пяткам... Монгольским бичом лупил, словно я и не божье создание. Короче, лев мой, пока меня не отделал, не успокоился. Я поартачился, вижу — ничего не попишешь... Сказал правду. Узнав, что с тобой пять человек, они обрадовались, будто мешок с золотом нашли. Чудар потребовал, чтобы я по именам назвал. Вот трус! — подумал я.— Он обвел глазами собравшихся, остановил взгляд на Мавро.— Услышав имя вот этого, гяур Фильятос так и взревел, я чуть ума не решился. Взбесился, да и только... Не успокой его Чудароглу, подох бы, наверно, от злобы. Тут Алишар-бей подоспел. Отстали они от меня. Втроем стали совещаться.

— Ладно. А что им надо?

— А нужен им Осман-бей... Этот Мавро случаем не из караджахисарской райи? Так вот, требует Фильятос... чтоб ты подобру-поздорову отдал его.

— А что ответил на это Алишар-бей?

— Удивился я! Вместо того чтобы урезонить Фильятоса, Алишар-бей говорит: если не отдаст, силой возьмем, на Мавро, говорит, кровь его сестры... Задушил-де ее за то, что с туркменом сошлась... Не по закону, говорит, скрывать кровника.

— Понятно! — Осман-бей положил руку на плечо Нуреттину.— Да будут в прошлом твои страхи, дорогой! Из-за нас все... Прости! — Он глянул на своих людей. Давно уже не видел он среди них Керима. Спросил Мавро:

— Ну, джигит Мавро, а где наш Керим Джан?

Мавро был едва жив от страха. Мысли его смешались. Не понял он вопроса Осман-бея. С отчаянием глянул на Орхана. Бай Ходжа крикнул во двор:

— Керим! Эй, Керим Джан!

Орхан остановил его:

— Я отправил Керима в Дёнмез... Вот-вот вернется.

— Молодец, племянник, дай бог тебе долгой жизни! — воскликнул Гюндюз-бей. Лютым взглядом окинул площадь.— Ну, погодите, детки! Скоро получите по заслугам.— Обернулся к управителю.— Неужто не сказал ты, дуралей Сулейман, что Мавро нельзя отдать, ибо давно он мусульманин? Ума не хватило?

Сулейман безнадежно покачал головой.

— Как не сказать, эх, Гюндюз-бей?! Сказал, что он коран стал учить. Но только зря свою голову под палку подставил, вот эту безмозглую голову...

— Что же, подлец Алишар и мусульман Фильятосу выдавать будет?

Сулейман не успел ответить. Перване Субаши, приложив руки ко рту, прокричал сиплым голосом:

— Эй, сын Эртогрула, Осман-бей! Слышь, Осман-бей! Мы пришли за Мавро, сыном Василя, райи Караджахисара! Султанский фирман: он убийца. Надо передать его властителю сеньору Фильятосу! Кто не выдаст и воспротивится, под фирман попадет! Вышли его нам!

Мавро позеленел. Расширившимися глазами посмотрел на площадь.

Осман-бей улыбнулся:

— Не бойся, Мавро! Мы тебя не отдадим, а силой им не взять! — Он обернулся к брату Гюндюзу: — А ну, потребуй фирман!

— Что ты, Кара Осман? Разве время сейчас фирман читать! Обнажить сабли и...

— Всему свой черед... Потребуй фирман, выиграем время.

Гюндюз Альп прочистил горло и, так же приставив ладони ко рту, низким, как барабан, голосом крикнул:

— Пришлите султанский фирман! Прочитаем да поглядим, верно ли вы говорите!

Перване Субаши скрылся за углом. Ясно — Алишар не хочет встречаться лицом к лицу с Осман-беем.

Перване снова вернулся на прежнее место. Расставив ноги, с вызовом крикнул:

— От страха язык, что ли, отнялся у Кара Осман-бея, сына Эртогрула? Пусть не прячется, выйдет, сам скажет. Не то под фирман попадет. С послами не говорим.

На лице Осман-бея мелькнула улыбка. Он махнул рукой старшему брату, чтобы тот ответил.

— Послушай, паршивец Перване! Осман-бей со всякой швалью говорить не станет. Что стряслось с самым честным сватом на свете Алишар-беем? Чего он прячется под хвостом у такого цыгана, как ты? Пусть выйдет. Слова султанского фирмана не для цыганского языка.

— Мы — управитель бея санджакского, Гюндюз Альп!

— Проваливай, скотина, не то дотянусь до твоей шеи!