Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

— Замуж за короля? — Все в комнате завертелось перед ее расширенными от ужаса глазами. — Выйти замуж за короля?

— Это лучшая надежда на будущее. Мы видим в вас вторую Жанну д'Арк, спасительницу Франции и ее короля.

Г-жа де Ментенон несколько минут сидела молча. Лицо ее приняло обычный спокойный вид, а глаза были рассеянно устремлены на вышивание, между тем как она мысленно обдумывала все сказанное.

— Но право же… право же, этого не может быть, — наконец проговорила она. — К чему задумывать планы, никогда не осуществимые?

— Почему?

— Кто из королей Франции был женат на своей подданной? Взгляните: каждая из европейских принцесс протягивает ему руку. Королева Франции должна быть особой царской крови, как и последняя покойная королева.

— Все это можно преодолеть.

— А затем интересы государства. Если король намерен жениться, то он должен сделать это ради могущественного союза, поддержания дружбы с соседней нацией или, наконец, для приобретения в качестве приданого за невестой какой-либо другой провинции.

— Вашим приданым, дочь моя, были бы те дары духа и плоти, которыми наградило вас небо. У короля достаточно и денег и владений. Что же касается государства, то чем можно лучше послужить ему, как не уверенностью, что в будущем король будет избавлен от сцен, происходящих нынче в этом дворце?

— О, если бы это действительно было так. Но подумайте, отец мой, об окружающих его: дофине, брате, министрах. Вы знаете, как это не понравится им и как легко этой клике заставить короля изменить его намерения. Нет, нет, это мечта, отец мой; это никогда не может осуществиться.

Лица духовных особ, до сих пор отвергавших ее речь улыбкой и отрицательным жестом, теперь затуманились, как будто де Ментенон действительно коснулась настоящего препятствия.

— Дочь моя, — серьезно проговорил иезуит, — этот вопрос вы должны предоставить церкви. Быть может, и мы имеем некоторое влияние на короля и можем направить его на истинный путь, даже вопреки, если потребуется, желанию его родных. Только будущее может показать, на чьей стороне сила. Но вы? Любовь и долг влекут вас на один и тот же путь, и церковь может всецело положиться на вас.

— До последнего дыхания, отец мой.

— А вы можете рассчитывать на церковь. Она послужит вам, если вы в свою очередь поможете ей.

— У меня не может быть желания выше этого.

— Вы будете нашей дочерью, нашей владычицей, нашей защитницей и залечите раны страдающей церкви.

— Ах, если бы я могла сделать это.

— Да, вы можете. Пока ересь существует в стране, для истинно верующих не может быть ни мира, ни покоя; это то пятнышко плесени, которое в будущем может испортить весь плод, если своевременно не обратить на него внимания.

— Чего же вы желаете, отец мой?

— Гугенотов не должно быть во Франции. Их нужно изгнать. Козлища да отделятся от овец. Король уже колеблется. Лувуа теперь наш друг. Если и вы будете заодно с нами, все будет в порядке.

— Но, отец мой, представьте, как много их.

— Тем более необходимо удалить.

— И подумайте о тех страданиях, которые им придется перенести в изгнании.

— Исцеление в руках их.

— Это правда. Но все же мне жаль этих людей. Отец Лашез и епископ покачали головами.

— Так вы покровительствовали бы врагам Бога?

— Нет, нет; если они действительно таковы.

— Можете ли вы еще сомневаться в этом? Возможно ли, чтобы ваше сердце еще склонялось к ереси ваших юных лет?

— Нет, отец мой; но жестоко и противоестественно забывать, что мой отец и дед…

— Ну, они ответили сами перед Богом за свои прегрешения… Возможно ли, что церковь ошибается в вас? Вы отказываете ей в первой просьбе, обращенной к вам? Вы готовы принять нашу помощь и в то же время не хотите оказать помощь нам.

Г-жа де Ментенон встала с видом окончательно принятого решения.

— Вы мудрее меня, — произнесла она, — и вам вручены интересы церкви. Я исполню ваше приказание.

— Вы обещаете?

— Да.

Оба ее собеседника клятвенно подняли руки кверху.

— Сегодня благословенный день, — промолвили они, — и поколения, еще не родившиеся, будут считать его таковым.

Г-жа де Ментенон сидела, пораженная открывшейся перед ней перспективой. Как указал иезуит, она всегда была честолюбивой. И отчасти ей уже удавалось удовлетворить свое честолюбие, так как не раз она склоняла короля и его государство туда, куда хотела. Но выйти замуж за короля, человека, ради которого она охотно пожертвовала бы жизнью, любимого в глубине души самой чистой, возвышенной любовью, на какую только способна женщина, — это превосходило даже ее мечты. Да, она будет не слабой Марией-Терезией, а, как выразился иезуит, новой Жанной д'Арк, явившейся, чтобы направить на лучший путь дорогую Францию и обожаемого короля Франции. И если в достижении этой цели ей придется ожесточить сердце против гугенотов, это, скорее, условие, нежели ее вина. Жена короля! Сердце женщины и душа энтузиастки затрепетали при одной этой мысли.

Но за радостью внезапно наступило сомнение и уныние. Ведь эта очаровательная перспектива не более как безумная мечта. И как могли эти люди быть настолько уверены, что держат в руках короля.

Иезуит угадал страх, омрачивший ясность ее взора, и ответил на мысли, прежде чем она облекла их в слова.

— Церковь быстро исполняет свои обещания, — проговорил он вкрадчиво. — И вы, дочь моя, должны быть готовы так же немедля действовать, когда наступит ваше время.

— Я дала обещание, отец мой.

— Ну так мы начнем. Сегодня вы останетесь весь вечер у себя в комнате.

— Да, отец мой.

— Король еще колеблется. Я говорил с ним сегодня. Сердце его уже полно мрака и отчаяния. Его лучшее "я" с омерзением отворачивается от своих грехов, и именно теперь, в момент наступления первого горячего порыва раскаяния, его можно склонить к выполнению намеченной нами цели. Мне нужно идти к нему и поговорить еще раз, и я отправлюсь прямо отсюда. А когда я побеседую с ним, он сейчас же явится к вам — или я напрасно изучал его сердце в течение двадцати лет. Мы покидаем вас и не увидимся скоро, но вы почувствуете результаты нашей работы и помните данное церкви обещание.

Они низко поклонились и вышли из комнаты, оставив г-жу де Ментенон в глубоком раздумье.

Прошел час, затем другой, а она все еще продолжала сидеть в кресле перед пяльцами, беспомощно уронив руки и ожидая своей судьбы. Решалось ее будущее, она же сама была бессильна. Дневной свет сменился серыми сумерками, сумерки мраком, а она все еще продолжала сидеть и ждать. По временам в коридоре раздавались шаги; она тревожно взглядывала на дверь, и глаза ее загорались радостью, скоро сменявшейся горьким разочарованием. Наконец послышались твердые, уверенные, властные шаги. Она вскочила на ноги с горящими щеками и сильно бьющимся сердцем. Дверь отворилась, и в сумраке коридора обрисовалась прямая, грациозная фигура короля.