Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

— Да, это верно, Ваше Величество! — задушевно согласился Фронтенак.

— И вы допускали это? — горячо воскликнул Людовик. — Вы оставили в живых этих безбожных убийц?

— Я просил войск у Вашего Величества.

— Я же послал вам.

— Один полк.

— Кариньян-Сальерский? Это мои лучшие солдаты.

— Но нужно было послать больше, Ваше Величество.

— А сами канадцы? Разве у вас нет там милиции? Неужели вы не могли собрать достаточно сил для наказания этих негодяев, этих убийц Божьих слуг? Я всегда считал вас воином.

Глаза де Фронтенака вспыхнули, и одно мгновение, казалось, резкий ответ готов был сорваться с его губ; однако суровый старик, сделав над собой страшное усилие, сдержался и проговорил:

— Ваше Величество может узнать, воин ли я, от тех, кто видел меня под Бенеффом, Мюльгаузеном, Зальцбагом и во многих других местах, где я имел честь служить оружием Вашему Величеству.

— Ваши заслуги не были забыты.

— Именно потому, что я солдат и имею некоторое понятие о войне, я знаю, как трудно проникнуть в страну, гораздо более обширную, чем Нидерланды, покрытую лесами и болотами, где за каждым деревом притаился дикарь, хотя и не обученный искусству войны, но умеющий уложить северного оленя на расстоянии двухсот шагов и пройти три мили, пока вы сделаете одну. Ну а если наконец мы и доберемся до их деревень, сожжем несколько пустых вигвамов и полей маиса, то что же дальше? Приходится возвращаться назад восвояси окруженными тучами невидимых врагов, скрывающихся позади вас, и знать, что всякий отставший будет скальпирован ими. Вы сами воин. Ваше Величество. Спрашиваю вас, легка ли такая война для горстки солдат, только взятых от плуга, и эскадрона охотников, занятых все время мыслями о капканах и бобровых шкурках.

— Да, да, сожалею, что высказался, по-видимому, слишком опрометчиво, — проговорил Людовик. — Мы рассмотрим это дело в совете.

— Ваши слова согревают мое сердце! — воскликнул старый губернатор. — Радостью наполнятся все сердца вдоль длинной реки Св. Лаврентия, и белых и красных, когда долетит туда весть, что великий отец за океаном печется о них.

— Но все-таки не ожидайте слишком многого. Канада и так дорого обошлась нам, у нас много дела и в Европе.

— Ах, Ваше Величество, как бы я мечтал показать вам эту великую страну. Если Ваше Величество выиграет здесь какую-нибудь кампанию, что получит? Славу, несколько миль земли, Люксембург, Страсбург, один лишний город в королевстве. А там, при одной десятой расходов и сотой части необходимого здесь войска, — целый новый мир в ваших руках. И какой, Ваше Величество, — обширный, богатый, прекрасный. Где в другом месте можно найти такие горы, леса, реки? И все это может быть вашим, если только мы сумеем взять. Кто помешает нам? Несколько разбросанных племен индейцев и небольшая кучка английских фермеров и рыбаков. Обратите туда ваши помыслы, Ваше Величество, и через несколько лет вы будете стоять в вашей цитадели в Квебеке и можете воскликнуть: все это от снегов севера до теплого южного залива и от волн океана до больших равнин за рекой Маркетта — одна империя, и имя ей — Франция, король ее — Людовик, а на знамени красуются цветы лилий.

Румянец вспыхнул на щеках Людовика при этой картине, льстившей его честолюбию. С горящими глазами он подался вперед на своем кресле, но отодвинулся назад, когда губернатор кончил говорить.

— Даю слово, граф, вы достаточно-таки заразились от индейцев их способностью к красноречию, о которой нам так много приходилось слышать, — проговорил он. — Но эти англичане… Ведь они гугеноты, не так ли?

— По большей части. Особенно на севере.

— Так, пожалуй, выгнав их, можно было бы оказать услугу нашей святой церкви. Я слышал, у них там есть город Нью… Нью… Как его название?

— Нью-Йорк Ваше Величество. Они захватили его у голландцев.

— А, Нью-Йорк. Я слышал еще о каком-то другом городе. Бос… Бос…

— Бостон, Ваше Величество.

— Да, да. Нам стоило бы иметь гавани. Скажите же мне, Фронтенак, — вымолвил король, понижая голос так, что его могли слышать только Лувуа и королевские особы, — сколько нам понадобилось бы войска для очистки страны от этих людей? Один-два полка и столько же фрегатов?

Старый губернатор покачал отрицательно седой головой.

— Вы не знаете их, Ваше Величество, — проговорил он. — Это суровый народ. Несмотря на вашу милостивую помощь, мы с трудом могли держаться в Канаде. Этим же людям никто не помогал, им только мешали; невзирая на холод, болезни, бесплодную почву, они живут и плодятся так, что леса редеют перед ними и тают, словно лед на солнце, а звук их колоколов раздается там, где еще недавно завывали только волки. Они народ мирный и нехотя берутся за оружие, но уж если начали сражаться, то еще неохотнее прекращают борьбу. Чтобы повергнуть Новую Англию к стопам Вашего Величества, я должен был бы попросить по крайней мере пятнадцать тысяч вашего отборного войска и двадцать линейных кораблей.

Людовик нетерпеливо вскочил с места и схватил трость.

— Я желал бы видеть вас подражающим людям, по-вашему, столь страшным, с их превосходной привычкой обходиться во всем своими средствами, — вспылил он. — Преподобный отец, время отправляться в церковь. Земное может подождать, пока мы не воздадим должное небесам.

Он принял молитвенник из рук одного из присутствовавших и направился к двери настолько поспешно, насколько дозволяли ему высокие каблуки. Придворные расступились, почтительно смыкаясь после того, как он проследовал, идя по старшинству следом.

Пока Людовик доставлял придворным удовольствие, втайне признаваемое самим им величайшим из человеческих наслаждений — лицезрение его августейшей особы, — молодой гвардейский офицер, стоявший за дверью, был крайне занят передачей фамилий и титулов лиц, стремившихся получить доступ в опочивальню короля, обмениваясь с ними улыбками и короткими приветствиями. Его открытое красивое лицо было хорошо известно всем придворным. Со своим веселым взглядом, живыми энергичными движениями он казался баловнем судьбы. И действительно, она благоволила ему. Три года тому назад это был никому не известный офицер, сражавшийся с алгонкинами и ирокезами в диких лесах Канады. Потом его перевели обратно во Францию в Пикардийский полк, где счастливый случай помог ему совершить то, в чем оказались бы бесполезными и десять кампаний. Однажды зимой в Фонтенебло де Катина удалось схватить за узду и сдержать несущуюся лошадь с самим королем как раз в тот момент, когда она была на краю глубокого песчаного обрыва. И в настоящее время положение его, молодого, изящного, популярного гвардейского офицера, пользовавшегося доверием монарха, казалось действительно завидным. Однако по непонятному капризу человеческой натуры он уже пресытился скучной, хотя и блестящей жизнью двора и с сожалением вспоминал о прежней, более суровой и свободной службе. Даже теперь, стоя у двери королевской опочивальни, он уносился мыслью от этого разрисованного фресками коридора и толпы придворных к диким оврагам и покрытым бурлящей пеной рекам запада. Вдруг взгляд его упал на лицо человека, виденного им как раз в тех местах.