Всеволод Соловьев - Приключение петиметра

— Что ты?! что ты!.. Врете вы всѣ… Какъ такое быть можетъ! Куда ей пропасть? — гаркнулъ Иванъ Парамоновичъ, даже хорошенько и не понимая, а вѣрнѣе — стараясь не понимать того, что ему возвѣстилъ Ефимычъ.

Дочь убѣжала изъ дому! Съ такимъ горемъ, съ такимъ срамомъ онъ бы и не справился. Но быть того не можетъ, не должно быть — и нѣтъ. Врутъ… пустое… дочь… А тамъ петиметръ запертъ! Блѣдный, на себя не похожій, совсѣмъ ошеломленный, кинулся Иванъ Парамоновичъ во вчерашнюю горницу, подбѣжалъ къ дверцѣ чулана, дрожавшей рукой вложилъ ключъ, отворилъ дверцу, заглянулъ въ чуланъ — и отступилъ, но вѣря глазамъ своимъ.

Изъ чулана вышли: сначала нарядный петиметръ въ бѣломъ парикѣ съ косицей, а за нимъ — а за нимъ… Маша.

Маша закрыла лицо руками и во мгновеніе ока, выбѣжала изъ горницы. Что же касается петиметра, онъ остановился передъ Иваномъ Парамоновичемъ и, повидимому, бѣжать вовсе не собирался. Со вчерашняго вечера въ немъ произошла значительная перемѣна: въ лицѣ его и позѣ не замѣчалось никакого страху и смущенія. Онъ горделиво поднялъ голову и строго глядѣлъ на пораженнаго, окаменѣвшаго Ивана Парамоновича.

— Почтеннѣйшій, ты былъ вчера пьянъ! — сказалъ петиметръ свысока, пренебрежительнымъ тономъ и растягивая слова.

Этотъ тонъ, эта манера растягивать слова были уже знакомы Ивану Парамоновичу: такъ говорили воѣ петиметры, и вотъ этотъ-то ихъ говоръ всегда особенно раздражалъ его и заставлялъ отплевываться. Но теперь онъ оставался недвижимымъ истуканомъ. Петиметръ продолжалъ:

— Да, ты былъ пьянъ, какъ послѣдній мужикъ и, пользуясь своей силой, совершилъ такой поступокъ, за который самое меньшее наказаніе — ссылка въ Сибирь… Одно мое слово — и ты будешь въ Сибири… Завѣряю тебя, что я сказалъ бы это слово, если бы въ чуланѣ, куда ты меня втолкнулъ и гдѣ заперъ, не оказалось твоей дочки. Но она оказалась тамъ, ибо, напугавшись твоихъ стуковъ и криковъ, спряталась, слыша твое приближеніе. Съ ней я не скучно проводъ время. Ночью было темно, но утромъ въ чуланъ, сквозь щель двери, проникало достаточно свѣту, и мы могли разглядѣть другъ друга. Твоя дочка весьма пріятная и миловидная дѣвица, я обѣщалъ ей не поднимать этого дѣла… А за симъ прощай, да смотри, не напивайся, ибо иной разъ и Маша не поможетъ!..

Петиметръ еще горделивѣе закинулъ голову и, ловко набросивъ на себя бывшій у него въ рукахъ мѣховой плащъ, собирался выйти изъ горницы. Но тутъ Иванъ Парамоновичъ очнулся и загородилъ ему дорогу.

— Какъ, ты за вчерашнее?.. Трезвый и среди бѣла дна?.. Берегись! — воскликнулъ петиметръ, рѣшительно не страшась извѣданной имъ силы Ивана Парамоновича.

Но тотъ вовсе не желалъ прибѣгать къ своей силѣ. Онъ заговорилъ такимъ умоляющимъ голосомъ, какого ннкто отъ него отродясь и но слыхивалъ:

— Батюшка, да развѣ я что!.. Сдѣлай ты мнѣ божескую милость: присядь на минуту… дай потолковать…

— О чемъ мнѣ еще толковать съ тобой?.. Пусти!

Но Иванъ Парамоновичъ пустить не могъ.

— Сдѣлай ты мнѣ божескую милость… на самую малую минуту! — убѣдительно повторялъ онъ, и въ то же время глаза его ясно говорили, что онъ петиметра, хоть тамъ что, а такъ не выпуститъ.

И петиметръ это понялъ. Онъ вдругъ усмѣхнулся, сбросилъ на кресло плащъ и самъ присѣлъ на то же кресло.

— Ну, о чемъ же ты еще со мной толковать желаешь?

Иванъ Парамоновичъ приперъ двери, потомъ сѣлъ насупротивъ петиметра и проговорилъ:

— Перво-на-перво дозволь, сударь, спросить тебя: кто таковъ будешь?

— А зачѣмъ тебѣ это?

— Какъ зачѣмъ! дѣло не шутка… Господь по грѣхамъ наказуетъ… поправлять надо… Кто жъ ты таковъ, сударь?

— Я — князь Волынцевъ, — наконецъ, проговорилъ петиметръ.

«Князь!.. ну, плохо мое дѣло!» мелькнуло въ головѣ Ивана Парамоновича, но черезъ мгновеніе лицо его прояснилось. Онъ опустилъ глаза, будто боясь выдать ими свои соображенія, и спросилъ:

— Покойникъ князь Митрій Сергѣевичъ сродни будетъ вашей княжеской милости?

— Я сынъ его… Ну, что же дальше?

Иванъ Парамоновичъ внезапно рѣшился.

— Дальше-то что?!. Чего тутъ по-пусту слова да время терять… Ваше сіятельство, вступи ты въ законный бракъ съ дочерью моей, Марьей.

Петиметръ даже вскочилъ со стула.

— Что это ты, почтеннѣйшій, или еще не вытрезвился? — воскликнулъ онъ. — Ты знаешь, кто я, а я знаю теперь, изъ разговора съ твоей дочкой, кто ты… Мы съ ней не пара…

Иванъ Парамоновичъ понурился и съ глубокимъ вздохомъ выговорилъ:

— Вѣстимо, не пара… да, видно, такъ Господу угодно… противъ Его святой воли не пойдешь, ничего не подѣлаешь… Мой грѣхъ, мой грѣхъ… Такъ ты вотъ и женись на Марьѣ, ваше сіятельство… что ужъ тутъ!.. Никакъ невозможно этакой срамъ оставить… вѣдь, весь домъ, чай, знаетъ, не утаишь такого дѣла. Одно слово, срамъ и позоръ… Такъ ужь ты женись, ваше сіятельство!

— Да я-то въ чемъ тутъ виноватъ! Напился пьянъ, учинилъ дебошъ и дерзость великую, заперъ меня въ темный чуланъ съ дочкой… Въ Сибирь ты долженъ идти… Я тебѣ прощаю… Такъ мало тебѣ и этого? Ты еще и подъ вѣнецъ меня тащить хочешь… силою что ль, по вчерашнему?

— Зачѣмъ силою? — очевидно рѣшивъ внутри себя всѣ сомнѣнія и уже совсѣмъ спокойнымъ голосомъ сказалъ Иванъ Парамоновичъ:- зачѣмъ силою?.. А ты вотъ что разсуди, ваше сіятельство: ты князь, а я купецъ, сынъ купецкій, — и все жъ таки намъ съ тобою породниться, при такомъ Божіемъ попущеніи, очень возможно. Покойный твой батюшка, царствіе ему небесное, — вѣдь знавалъ я его, — отъ родителей изрядное получилъ наслѣдство: и вотчинъ не мало, и палаты на Басманной улицѣ богатѣющія… А что онъ твоей княжеской милости оставилъ? — Немного, вѣдь… да и то немногое — гдѣ оно? Вѣдь, палаты то твои княжескія нынѣ, либо завтра продашь, съ долгами не раздѣлаешься, а самъ голъ какъ соколъ останешься… Какой же гы тогда, прости Господи, петиметръ будешь? Невѣсту богатую изъ дворянскаго рода искать станешь? Такъ, вѣдь, найдешь, либо нѣтъ… А тутъ тебѣ невѣста готова, моя Марья. Хоть купеческая дочь, да и передъ княгиней-графиней въ грязь лицомъ не ударитъ. Вѣдь, пойми, ваша милость, единственная она у меня дщерь, единственная наслѣдница, а достатки мои ты считалъ?

Петиметръ небрежно позвякивалъ своей золотой часовой цѣпочкой и загадочно глядѣлъ на Ивана Парамоновича.

— Не считалъ ты моихъ достатковъ! — горячо воскликнулъ старикъ:- да и самъ я имъ, поди, счетъ терять начинаю… Да и считать нечего! За Марьей выдамъ я тебѣ вѣрнымъ дѣломъ четыре милліона, а тамъ, какъ отзоветъ меня Господь, все вамъ же останется… Только чуръ, жалѣть да любить Марью, беречь ее, она дѣвка добрая, ласковая и разумная… Изъ себя, самъ знаешь, Богъ красотой не обидѣлъ, вальяжная княгиня будетъ, особливо при такихъ моихъ купецкихъ капиталахъ…