Евгений Салиас - Атаман Устя

Помѣщикъ все собирался откупить ее, но не собрался, а чрезъ пять лѣтъ любимица помѣщика простудилась, заболѣла и умерла. Холостякъ остался одинъ и еще больше привязался къ умному и смѣлому мальчугану. Не прошло, однако, и еще двухъ лѣтъ, какъ помѣщикъ отлучился отъ своей вотчины въ Угличъ, запоздалъ тамъ и, вернувшись, объяснилъ, что онъ женится. Чрезъ два мѣсяца появилась молодая барыня, дворянка богатая, и хотя вся дворня ждала новыхъ порядковъ и перемѣнъ къ худшему, но ошиблась: новая барыня оказалась добрая, ласковая и, прежде всего, какъ мать родная, приголубила маленькаго Егорку, объявивъ, что онъ будетъ по прежнему въ домѣ, какъ родной сынъ обоихъ супруговъ.

Чрезъ годъ въ усадьбѣ уже кричалъ другой мальчуганъ, новорожденный и первенецъ помѣщика, законный, носившій его имя. Затѣмъ пошли дѣти, и скоро въ домѣ было пятеро дѣтей-дворянъ Соколовыхъ и одинъ взрослый и отважный отрокъ Соколовскій.

Часто призадумывался дворянинъ Соколовъ насчетъ будущности своего «бокового» сынка, какая его судьба будетъ. Но, конечно, онъ не могъ ожидать той бѣды, которая стрясется на него и на голову неповиннаго ребенка.

Прошло лѣтъ десять…

Пришлось однажды заняться размежеваніемъ земель съ сосѣдомъ по вотчинѣ. Имѣніе Соколова и сосѣда граничилось черезполосицей и всегда путаницы бывало немало. Но прежде сосѣдъ этотъ былъ пріятелемъ Соколова и споровъ не бывало, все кончалось полюбовно. Сосѣдъ этотъ былъ тотъ самый, что уступилъ когда то Соколову мать Егорки, какъ-бы подаривъ ее на словахъ. Но теперь онъ былъ уже на томъ свѣтѣ, а имѣніе отъ его наслѣдника, племянника, жившаго всегда въ Москвѣ, перешло продажей къ новому помѣщику, бригадиру изъ Москвы.

Новый сосѣдъ Соколова оказался неуживчивымъ и своенравнымъ. Едва пріѣхалъ онъ и поселился во вновь купленномъ имѣніи, какъ пошелъ дѣлать всякія непріятности всѣмъ своимъ сосѣдямъ. Бригадиръ жаловался и гнѣвался, что угличскіе дворяне не чиновные и «деревенщина» мало оказываютъ ему уваженія, но что онъ ихъ живо приведетъ въ повиновеніе себѣ и разуму наставитъ.

Бригадиръ началъ съ того, что завелъ споры со всѣми своими сосѣдями о землѣ и потребовалъ размежеванія. Скоро увидѣли дворяне сосѣди, что пріобрѣли такого сутягу и крючка въ лицѣ бригадира, что если ему неласково поклониться, то онъ сейчасъ за это въ судъ потянетъ. А судейскіе крючки и ярыжки чуть не съ перваго же дня его пріѣзда были ужь имъ смазаны деньгами и лаской и всѣ были его друзьями-благопріятелями.

Не прошло трехъ мѣсяцевъ со знакомства Соколова съ бригадиромъ по поводу размежеванія, какъ уже завязалась тяжба и началась ябеда, а за ней волокита по судамъ. Соколовъ уже собрался было добровольно отказаться отъ десятка десятинъ пашни и лѣсу — лишь бы избавиться отъ сношеній съ судейскими ярыжками и писарями, которые, какъ стая голодныхъ волковъ, набѣгали изрѣдка на его вотчину, подъ предлогомъ справокъ и описокъ.

Кто-то изъ друзей Соколова надоумилъ его съѣздить въ Ярославль къ намѣстнику, которому онъ былъ сродни и который его очень любилъ и уважалъ. Лѣнивый и безпечный помѣщикъ кой-какъ собрался и съѣздилъ. Дѣло все уладилъ въ нѣсколько дней и нажилъ бѣду.

Бригадиру было приказано отъ намѣстника поубавить своей прыти и Соколова ябедой не тревожить. Бригадиръ притихъ, но обозлился не въ мѣру, клялся даже застрѣлить сосѣда, если когда на своей землѣ завидитъ. Соколовъ, сидѣвшій вѣкъ дома и только гулявшій подъ вечерокъ по саду, отвѣчалъ:

— Ну и пускай меня съ ружьемъ поджидаетъ на новой межѣ. Я теперь до скончанія дней моихъ дальше липовой аллеи никуда не отлучуся.

Прошло полгода… О бригадирѣ-сосѣдѣ ужь и думать забыли въ вотчинѣ Соколова. Но однажды, въ осенній день, въ вотчину пріѣхалъ молодой дворянинъ, очень приличный, и отрекомендовался племянникомъ бригадира и объяснилъ, что пріѣхалъ по весьма важному дѣлу.

— Бригадиръ проситъ, немедленно, объяснилъ онъ, возвратить ему самовольно когда-то взятаго изъ его вотчины крѣпостного человѣка, парня Егора Соколовскаго, сына его крѣпостной дѣвки, нынѣ умершей, но значащейся въ числѣ его поданныхъ рабовъ.

Дворянинъ не сразу понялъ смыслъ рѣчей племянника бригадира, а когда понялъ, то около четверти часа пробылъ разиня ротъ и не произнесъ ни слова.

— Вотъ ябеда, такъ ябеда!.. сказалъ онъ наконецъ. Такое дѣло, что душѣ и разуму помраченіе.

А дѣло было такое, котораго и самъ премудрый царь Соломонъ рѣшить бы не могъ. Самое простое дѣло, самое законное и вмѣстѣ съ тѣмъ самое мудреное и самое беззаконное.

Егорка былъ записанъ при рожденіи сыномъ крѣпостной дѣвки и съ ея фамиліей, а она оставалась до смерти крѣпостной этого самого сосѣда, ее подарившаго или отпустившаго къ Соколову на словахъ. Будь она жива, новый помѣщикъ могъ бы и ее потребовать обратно, какъ свою собственность. Ея нѣтъ на свѣтѣ, но сынъ ея, конечно, крѣпостной холопъ купившаго вотчину бригадира… А что онъ сынъ помѣщика дворянина Соколова, воспитанный въ домѣ вмѣстѣ съ его законными дѣтьми наравнѣ, какъ баричъ — до этого всего закону дѣла нѣтъ.

Такъ объяснили Соколову, когда онъ теперь, обѣщавъ было не отлучаться дальше своего сада во всю жизнь — поскакалъ въ Угличъ. Потерялся бѣдный человѣкъ! Онъ любилъ своего востраго мальчугана Егорку не меньше, если не больше другихъ сыновей, которые всѣ были какіе-то будто вѣкъ сонные да лѣнивые, словно мѣшки съ крупой.

Изъ Углича Соколовъ, захватившій и сына, поскакалъ въ Ярославль къ родственнику и другу-намѣстнику.

Но ничего сдѣлать было нельзя. Права помѣщика на своего раба — права священныя, объяснилъ ему другъ-намѣстникъ. На сихъ правахъ и ихъ неприкосновенности зиждется все, и всякое благочиніе, и благоустроеніе государства.

Намѣстникъ могъ только посовѣтовать ѣхать къ бригадиру и просить итти на отступное, на мировую…

Бросился несчастный человѣкъ къ бригадиру. Тотъ его не принялъ и срамно въ домъ не велѣлъ пускать. Пріѣхалъ къ себѣ Соколовъ въ вотчину и послалъ отъ себя гонца, предлагая въ обмѣнъ отдать за «своего единокровнаго сына Егора» сто лучшихъ десятинъ, что были черезполосицей середи земли бригадира.

Бригадиръ отвѣчалъ, чтобы «немедля ни мало выслалъ помѣщикъ Соколовъ самовольно проживающаго у него его бригадирова холопа Егорку, который ему нуженъ для опредѣленія въ должность коровника на скотномъ дворѣ».

Соколовъ не вынесъ… Вечеромъ, покушавъ, пошелъ онъ отдохнуть, чтобы собраться съ мыслями, что дѣлать. Онъ сказалъ сынишкѣ, что хочетъ ѣхать въ Москву хлопотать и просить, а не уступать…

Легъ отецъ Егора отдохнуть и уже не проснулся больше…

Помѣщика, убитаго ябедой, похоронили. Жена и дѣти много плакали.

Но затѣмъ жизнь ихъ пошла своимъ чередомъ и скоро, черезъ мѣсяцъ, дѣти такъ же прыгали и рѣзвились по горницамъ, гдѣ уже не было отца, а мать ихъ точно такъ же и даже еще больше хозяйничала и хлопотала по дому и по имѣнію.