Агилета - Святая с темным прошлым

Изумление во взгляде священника сменилось уважением:

– У вас чистое сердце, – сказал он, – и я не удивлюсь, если Аллах исполнит вашу молитву.

Они медленно ступали бок о бок по дорожке, направляясь к выходу из сада.

– Ваш муж сейчас воюет с турками в Бессарабии? – спросил священник.

Василиса кивнула.

– Мне кажется, я знаю, кто он, – продолжал имам. – Много лет назад я был знаком с одним русским офицером. Из уважения к нашему народу он решил овладеть татарским языком, и я стал его учителем.

Василиса замерла на месте.

– Во время наших встреч он рассказывал мне о своей невесте; по его словам, она была превосходной целительницей. Не вы ли это? О вас ведь идет молва.

– Это я, – с трудом выговорила женщина.

– Вот как? – заметно обрадовался священник. – Тогда передайте мужу в письме – ведь вы наверняка ему пишете? – поклон от имама Дениза. И уверьте его в том, что я храню наилучшие воспоминания о наших встречах! А когда он вернется…

Имам вдруг заметил в глазах Василисы слезы.

– Простите! – смешался он. – Возможно, я не понял… Тот, о ком мы говорим, жив?

– Да, – ответила женщина, быстро вытирая глаза, – он жив и здоров, только…

– Вы очень волнуетесь за него, – понимающе кивнул имам. – Любая волновалась бы на вашем месте. А вот господину офицеру тревожиться не о чем! – с улыбкой добавил он. – Я уверен, что ваши молитвы и в дальнейшем сохранят ему жизнь.

На обратном пути и Василиса, и татарин, правивший лошадью, безрадостно молчали. Муж родильницы – оттого, что лишился надежды на ее исцеление, а Василису угнетали овладевшие ею после беседы с имамом воспоминания. И лишь когда они были на полпути меж Учкуем и Севастополем оба взглянули друг на друга и обменялись несколькими встревоженными словами: к тому времени облачное с самого утра небо стало сумрачно-грозовым.

Татарин подстегнул лошадь, и та побежала рысцой, но гроза собиралась над их головами невероятно быстро. Глядя на то, как неуклонно меркнет дневной свет и мрачнеет небо, Василиса с удивлением приметила, что облака принимают форму крепости со множеством башен, и заворожено наблюдала за вырастающей прямо на ее глазах цитаделью. Вероятно, именно оттого первый удар грома прозвучал для нее в точности, как залп артиллерийского орудия.

Ливень еще не начался, но татарин, сознавая, что в запасе у них считанные минуты, направил лошадь к ближайшей купе деревьев и привязал под густыми ветвями. Однако, находя сие укрытие недостаточным, он полез пережидать грозу под телегу, призывая Василису следовать его примеру. Женщина сошла на землю, но медлила к нему присоединяться, не отрывая глаз от неба. Ею властно овладевало тягостное предчувствие, столь же мучительное, как и в прошлом сентябре, когда она услыхала о начале новой кампании. Многобашенная крепость в воздухе надвигалась прямо на нее и грозила испепелить своим огнем. Молнии вспыхивали все чаще, а гром звучал все ближе и более устрашающе.

«Что же это? – вдруг мелькнуло у Василисы в мыслях. – Опять до меня война добралась?»

Очередная молния, соединившая небо и землю, была прекрасна, как только может быть прекрасна стихия. Она казалась необычайно яркой на фоне чугунно-черных облаков. Ее белизна полыхнула у Василисы перед глазами, а вот грома она уже не услышала. Белый свет продолжал слепить ее, а тело колыхалось, как объятое волнами, и когда женщина вновь обрела способность видеть, то увидела совсем не то, что окружало ее мгновения назад…

Она стояла по пояс в воде, и волны, одна разъяренней другой, надвигались на нее, как полки, бегущие в атаку. Страх терзал ее, но каким-то чудом ей удавалось устоять на ногах в сем неравном поединке, а прибой с ревом прокатывался дальше, обрушиваясь на берег за ее спиной. Впору было выбираться из бурлящей полосы, но странное предчувствие удерживало женщину в воде, не давая отступить на безопасную землю.

Внезапно прямо перед собой, несколько глубже в море, Василиса заметила другого человека. Волны накрывали его непрестанно; лишь голова проглядывала меж ними время от времени, но тут же вновь исчезала в пенном валу. Она присмотрелась и обмерла. Изо всех сил прокричала его имя, и раз и другой, но он не отвечал. Да он и не видел ее, хоть и был обращен к ней лицом: незрячий взгляд выдавал в нем человека, ускользающего из жизни. Ей ли не помнить подобные остановившиеся взгляды! Василиса дрогнула от страха: она должна что-то сделать, должна! Но что?

А за спиной того, к кому были обращены все ее мысли, в угрожающей пене вздымалась новая волна. Уж из такой не вынырнешь, как пить дать! Василиса ринулась к нему, расталкивая телом воду, но та отчего-то сделалась густой, как мед, и расступалась нехотя, едва-едва. Чуть не рыдая и тщетно пытаясь пробиться вперед еще хоть на пядь, женщина видела, как безучастно лицо ее любимого в преддверии смерти и сознавала, что он не может дать отпор всепоглощающей стихии. Ах, если б сама она сейчас была рядом! Но нет… И в последнее мгновение перед тем, как Михайле Ларионовичу предстояло скрыться под водой, Василиса в отчаянии закричала:

– Господи, смилуйся! Пощади его!

Смертоносный серп с пеной на острие обрушился на обоих, и женщину сбил с ног и затянул образовавшийся водоворот. Задыхаясь и в смертельном страхе борясь за глоток воздуха, она извивалась в прибое, пока не ощутила, что хватка волны слабеет. Едва же удалось ей вынырнуть, задышать и открыть глаза, как Василиса вновь задохнулась, на сей раз от счастья: тот, за кого она молила, по-прежнему стоял на ногах и даже, как будто приблизился к ней, выступая из воды уже по грудь. Взгляд же его, став осмысленным, был устремлен прямо на нее.

– Ты жив! – воскликнула женщина, голосом, нестойким от радости и от слез.

Он не ответил, но ей достаточно было и взгляда. В обращенных на нее глазах стояло безмерное удивление, как если бы он не верил в ее присутствие. И, изо всех сил желая убедить его в том, что она действительно рядом, Василиса вновь закричала:

– Я с тобой! Дождись меня только!

Она с удвоенной горячностью рванулась вперед (вязкая вода уступала ее напору легче прежнего), но вдруг в ужасе замерла: новая волна, еще грозней предыдущей, вырастала над ними. Ее прозрачно-зеленое тело с белыми прожилками пены вытягивалось и выгибалось, как если бы из моря выступал дракон, и, наконец, вошло в силу, готовое сокрушить их. Вспененно-белая морда зависла над головой человека, уже казавшегося ей спасенным, и Василиса, не чувствуя в себе голоса, прошептала:

– Господи, защити его! На тебя уповаю!

Удар волны враз лишил ее воздуха, швырнул на дно и протащил по камням. С безумьем предаваемого смерти животного она боролась за жизнь, отчаянно выгребая наверх. Когда же выгребла и отдышалась, то увидела, что любимый стоит на расстоянии вытянутой руки от нее. А во взгляде его, как восходящее солнце, все ярче и ярче сияет надежда.