Бенито Гальдос - Двор Карла IV. Сарагоса

Монахи лишь наполовину выполнили свое обещание вознаградить нас за стойкую защиту храма славным угощением; их gaudeamus [27] Будем веселиться! (лат.) ; здесь: пир, благодарность, дар. состоял из нескольких кусков мяса и черствого хлеба, а что до вина, то, как мы ни напрягали наше зрение и обоняние, нам так и не пришлось увидеть его цвет и вдохнуть аромат. Монахи объяснили это тем, что французы, заняв весь верх здания, захватил и главную продовольственную кладовую; скорбя о случившемся, святые отцы попытались утешить нас похвалами нашей воинской доблести.

Отсутствие обещанного вина навело меня на мысль о мудром Пирли, и тут я внезапно вспомнил, что в начале схватки видел его на одном из балконов. Я спросил о нем, но о его судьбе никто ничего не знал.

Французы заняли церковь и часть верхних этажей монастыря. Несмотря на невыгодность нашей позиции на нижней галерее, мы были полны решимости продолжать сопротивление: в нашей памяти воскресли рассказы о героической стойкости волонтеров из Уэски, которые защищали монастырь Моникас, пока не оказались погребены под его обломками. Мы были словно в бреду, мы словно опьянели и считали, что покроем себя позором, если не победим; в отчаянные схватки с врагом нас вела какая то тайная неодолимая сила, которую я могу объяснить себе лишь как следствие огромного душевного подъема.

Наш порыв сдержал только доставленный нам приказ, который наверняка был отдан генералом Сен-Марчем, человеком весьма практичным и здравомыслящим.

«Монастырь уже не удержать, — гласил приказ. — Во избежание бесполезных для города потерь в людях приказываю всем идти защищать угрожаемые пункты на улицах Павостре и Пуэрта Кемада, где противник пытается возобновить наступление и овладеть домами, из которых он был уже неоднократно выбит».

Итак, мы выбрались из Сан Агустина. Проходя по одноименной улице, параллельной улице Паломар, к которой прилегает маленькая площадь, мы заметили, что с церковной колокольни кто-то метал ручные гранаты во французов, расположившихся на площади. Кто же бросал с колокольни эти снаряды? Чтобы ответить на вопрос наиболее кратко и красноречиво, обратимся к истории, и она сообщит: «Человек семь-восемь горожан, запасшись продовольствием и боевыми припасами, забрались на колокольню и укрепились там. Они продержались несколько дней, тревожа неприятеля и отказываясь сдаться». Там был и славный Пирли. О, Пирли! Ты счастливее, чем дядюшка Гарсес: для тебя нашлось место в истории.

Нас присоединили к батальону эстремадурцев и повели по улице Паломар к площади Магдалины, где мы услышали грохот боя, который шел в конце улицы Пуэрта Кемада. Нам сказали, что неприятель пытается продвинуться по улице Павостре и овладеть площадью Пуэрта Кемада, пунктом исключительно важным, откуда французы могли бы держать под огнем пушек всю одноименную улицу вплоть до площади Магдалины. Захват монастырей Сан-Агустин и Моникас позволял противнику без особого труда пробиться по улице Паломар до этой ключевой позиции, и они уже считали себя хозяевами предместья. Действительно, если бы французы из Сан-Агустина дошли до развалин семинарии, а с улицы Павостре — до Пуэрта Кемада, отстаивать предместье Тенериас стало бы совершенно невозможно.

После небольшой остановки мы добрались до улицы Павостре, где бой шел и внутри домов, и на мостовой; поэтому в первый квартал мы проникли с улицы Вьехос. Из окон дома, в котором мы засели, виден был лишь сплошной дым, и мы не сразу разобрались в происходящем, но вскоре я разглядел, что вся улица изрыта траншеями, а местами и настоящими рвами с бруствером из земли, мебели и обломков.

Из окон отчаянно стреляли. Говоря запомнившимися мне словами калеки Вонмигласио, мы в каждый выстрел всю душу вкладывали. Внутри домов кровь лилась рекою. Натиск французов был страшен, и, чтобы оказать врагу не менее жестокий отпор, колокола непрерывно созывали народ; генералы отдавали суровые приказы, повелевая карать дезертиров; монахи собирали людей по городу и чуть ли не силком тащили их в предместье; некоторые героические женщины, подавая пример мужчинам, с оружием в руках бросались в самое пекло.

Ужасный день! У каждого, кто его пережил, до сих пор стоит в ушах дикий оглушительный грохот; воспоминание об этом дне всю жизнь преследует тебя, словно кошмар.

Кто не изведал всего этого, кто не слышал этих воплей и рева, тот не знает, в каком облике предстает человеческим чувствам воплощенный ужас. Не говорите мне про кратер вулкана в минуту самого сильного извержения или про яростную бурю посреди океана, когда корабль, только что подброшенный до небес громадой волн, стремительно падает в разверзшуюся пучину. Не говорите мне, что вы это видели: все вулканы и бури не могут идти ни в какое сравнение со взрывом человеческих страстей, перед неистовством которых ничто даже стихия природы.

Нам невозможно было оставаться внутри дома — оттуда мы не могли нанести врагу серьезный урон, и, не обращая внимания на офицеров, пытавшихся удержать нас, мы один за другим спускались на улицу. В сражении была какая-то особая притягательная сила, которая влекла нас к себе, как бездонная пропасть влечет человека, стоящего на ее краю.

Я никогда не считал себя героем, но в эти минуты я действительно не боялся смерти, и меня не пугало зрелище катастрофы, развертывавшейся вокруг меня. Правильно считают, что героизм, когда он является следствием мгновенного порыва, детищем неожиданного вдохновения, не есть исключительное свойство храбрецов; вот почему его нередко выказывают и женщины, и даже трусы.

Чтобы не быть многословным, не стану рассказывать здесь о всех перипетиях боя на улице Павостре. Он весьма напоминал те схватки, которые я уже описывал, и если все-таки разнился с ними, то лишь исключительным упорством и напряжением, доведенным до той степени, когда кончаются человеческие возможности и начинаются чудеса. Внутри домов происходили сцены, подобные тем, о которых я уже рассказывал, но они отличались большей ожесточенностью, потому что победа в этих боях казалась уже чем-то окончательным.

Преимущество, которого французы добивались в одной комнате, они утрачивали в другой; борьба, завязавшаяся на чердаке, продолжалась, ступенька за ступенькой, до самого подвала и там заканчивалась рукопашной, а в этой схватке сарагосцы неизменно брали верх. Команды на обоих языках, направлявшие действия солдат в этих лабиринтах, грозным эхом перекатывались из комнаты в комнату.

На улице французы применяли артиллерию, мы не отставали от них. Несколько раз осаждающие стремительно бросались врукопашную, пытаясь захватить наши пушки, но всякий раз теряли много людей, так ничего и не добившись.