Ирина Горская - Андрей Ярославич

— О браке твоем с дочерью Пургаса хотим вести речь, князь Феодор. Мы знаем, что по вере твоей возможно князю иметь лишь одну супругу, которая и зовется «венчанной». И мы знаем, ты имеешь подобную супругу и детей имеешь от нее. И могут ли быть другая супруга и дети от нее наследниками твоими по закону русскому?

Феодор помедлил. Сидел набычившись, будто исподлобья поглядывал на стоявших перед ним. Наконец заговорил.

— Возможно такое, — глухо произнес. — По обычаю древнему возможно сделать наследницей своей и наложницу и жену, именуемую «меньшой»; и детей, признанных отцами, утверждает церковь в наследственном праве — Голос окреп. — И о том писано в «Уставе о судах церковных» предка моего, князя великого Ярослава, названного за его деяния Мудрым!

В ответ молчали. Он знал, что горожане и хлебопашцы до сих пор не трудили себя строгим соблюдением правил церковных, не венчались, браки заключались стародавним порядком, по особому уговору — «брачному ряду»; так «рядиться» возможно было не один раз при живых женах. Но князья и бояре венчались непременно; и обвенчаться повторно возможно было, лишь похоронив супругу или принудив ее постричься в монахини. Он не побоялся бы такого исхода своего второго брака. Горяча Феодосия, дочь Удалого, но и на нее управа нашлась бы и без монастыря. Покои правителя, они и раскрытые и замкнутые; занадобится — и никто не сведает, как тугим узлом стянут чьи-то пальцы шитую золотными узорами ширинку на полной шее княгини. И что скажут ее родичи? Кончина, внезапная кончина…

Но он не хотел этого. Он не пожалел бы жены; он и не знал, как это: жалеть. Но чувство, возникшее к дочери Пургаса, наполняло душу страхом. Неведомое прежде, непонятное чувство, оно грозило сделаться самою сутью жизни его; и ничего бы не осталось — одно лишь это чувство. И жизнь будет какая? Кто Ведает странности подобной жизни, кто испытал подобную жизнь? Таких людей он не знает. И сладкое, больное, прожигающее до нутра, потаенное почти, почти воровское желание зажить жизнью такою… Но он догадывается: нельзя впускать в свою жизнь такое неведомое счастье, ибо и горести, неведомые прежде, не замедлят появиться, и неведомый прежде позор… Позор, бесчестье! Вот что ему страшнее всего… Но нет, он справится с собою, он без наслады не оставит себя, но и границы всему даст, и не изменит привычной жизни, которая, он знает, есть истинная жизнь, а прочее все — одно прельщение…

Поднял голову, распрямил плечи и сказал, что дочь Пургаса будет его княгинею меньшой и потому крещена она будет русским крещением; малым крестильным обычаем будет крещена, как потребно тем, кто в пути; a она, невеста и будущая супруга князя Феодора-Ярослава, сейчас в пути вместе с ним. Крестильный обряд совершит священник, что при войске; крестным отцом будет княжой молодой милостник Михаил, крестной матерью — дочь княжого другого милостника Якова, прозванием Первой. И нынче же приказывает князь, чтобы начали терем возводить в городце, достойное жилище для его супруги; чтобы готов был к свадьбе!..

Яков Первой до того, как попал в княжие милостники, был всего лишь бедный человек; потому женился поздно, а когда скоро овдовел, не отпускал от себя дочь Анку, возил за собою и в княжие походы. Девочка росла в обозе вместе с детьми воинов-дружинников, их жены приглядывали за сиротой, научили принарядиться, печь хлеб, мыть одежду. В Отцовском доме в Переяславле теперь все было, чему быть должно в домах богатых людей. Но она больше любила походную жизнь, ветер лесной, полевой, ночлег под открытым небом, костры. Умела она перевязать раненого, не боялась вида крови и увечий. Она уже взрослой девушкой была, заплетала длинные косы и надевала девичью повязку, украшенную серебряными височными кольцами.

В этом походе Анка глянулась Михаилу, милостнику-кравчему княжескому. Он и прежде видывал ее, но она казалась ему невзрослой совсем, девочкой еще. А теперь она сама к нему, младшему приятелю ее отца, прислонилась. Но не было в том дурного женского помысла. А просто было все. Девушка боялась Пурешева сына, который будто выслеживал ее и глядел неотрывно и жадно-тяжело. Анка решила показать ему, что имеет молодого защитника. И Михаил готов был защитить дочь своего старшего друга. И ни девушка, ни юноша не думали, что глянутся друг другу. А это и случилось. И уже они говорили друг с другом об этом, и отцу Анки сказались; и было порешено играть свадьбу по возвращении в город родной.

И вот. приказ князя нарушил все. Она и Михаил сделаются кумовьями, вместе будут крестить, и после этого нельзя им будет венчаться. А Михаил — ближний человек князя, не может взять жену без венчания. И отец ее не отдаст без венчания дочь. Отца она любила и ведала и его любовь к ней. Но отец бывал суров, она боялась докучать ему просьбами, жалобами…

Она стала у шатра с Михаилом и жаловалась ему. А он все знал и говорил ей, что нет, это не горе; отца ее он уговорит, и без венчания обойтись можно, и он такой ряд-уговор сделает, чтобы, если он умрёт, все нажитое его досталось бы ей…

— Ах нет, не говори такое! — Она ласково и тревожно прижала девичьи свои пальчики к его губам под светлыми молодыми усами.

Но и вправду она успокоилась, уверенность жениха успокоила ее. Она стала говорить ему о мордовской княжне, крестными которой предстояло сделаться.

— Я видела эту девицу, необыкновенно красива княжна. Все-таки это честь нам — тебе и мне. Князь хочет оказать нам честь, а без венчания… обходятся же другие… — Она рассмеялась.

— Я слыхал, княжна — ведунья, — задумчиво произнес Михаил.

— Но мы ведь крещеные, ведовству креста не одолеть, — сказала Анка убежденно и, вынув из ворота узорной сорочки маленький серебряный крестик на витом шнурке, подержала его и снова опустила. — И княжну покинет ведовство после крещения, — добавила, качнув гладковолосой головкой.

Михаил протянул руку и коснулся ее волос цвета темных осенних листьев.

А когда успокоенная девушка ушла, он дошел до березняка, и все думалось ему о недобром. И не то было страшно, что по слову князя сотворится недоброе с его Анкой, а то, что милости князя дороже и ему и Якову, дороже дочери, милее молодой жены. Да и если бы он решился пойти против княжеского слова, куда ему скрыться с молодой женой, куда бежать, где-найдет приют, кому отдастся в у служение, как выбьется без рода-племени… Оставалось одно — ждать, что будет, что сделается…

…Отвели ее в дом в городце Пуреша, приставили к ней прислужниц. Прислужницы были чужие, девушек ее рода не допустили к ней.

И днем и ночью топоры стучали — терем ей возводили. Ближние люди жениха поклонились ей пирогами. Прислужницы ее приняли те пироги. Теперь она была невестой.