Ирина Горская - Андрей Ярославич

Перед самым отъездом побратался он с Пурешем, взял с него клятву беречь Анастасию и оказывать ей все положенные княжеские почести, а если родится дитя, известить немедля! И обратился к Якову, сказал, что жалует его дочь ближней милостницей княгине меньшой Анастасии. Яков покорно поклонился. Анка поняла, что оставляют её в мордовском городце, и слезы покатились из глаз. И будто чутье какое заставило Михаила поднять взгляд на Пурешева сына. И увидел довольство на его лице. Но неужели князь ради того и оставил Анку? Будто подачку кинул, чтобы забыл сын Пурешев, разумный малый, унижение свое… А если так…

Но в характере Михаила и его старшего друга Якова было сильно то чувство безоглядного самоотвержения, что и создает вернейших слуг, преданных, развиваясь, разрастаясь в душе. И слуга такой — не судья господину и преданности неколебимой. И в душе юной Анки уже разгоралось то чувство, прежде вовсе неведомое ей. И поглощенная новым трепетным чувством служения, она уже и не замечала, как глядит на нее молодой сын Пуреша. Вся была в своем желании трепетного бережения госпоже, такой странной, неземной. И если бы не было такое грехом, называла бы ее святой. И гордилась своим служением ей…

Миновало восемь месяцев. И были посланы от Пуреша к Феодору-Ярославу в город его Переяславль-Залесский гонцы-послы с вестью о рождении сына. В самую середку второго месяца весны он родился и, стало быть, зачат был в самый сенокос, когда медвяные высокие травы падают под лезвиями острыми. Послы не вдруг добрались. И еще почти три месяца прошло, пока вернулись они и привезли дары — золото и серебро. Князь признавал рожденного сыном, а вовсе не всех своих детей, кроме детей от супруги венчанной, он признавал. Целое посольство прибыло от Ярослава в городец Пуреша. Священник, боярин — крестный отец и боярыня — крестная мать и слуги и прислужницы. Младенец был здоровым и крепким, и следовало бы его крестить по правилу — в церкви. Но церкви не было ни в городце, ни в окрестностях. Потому крестили в особой горнице. Надели крестик золотой присланный. И всю свою жизнь с этим крестильным крестом не расставался. Князь-отец передал священнику свое пожелание, и священник то пожелание исполнил — крещение было в день святого Андрея Критского, чей канон покаянный читается Великим постом. И тот же день — день благоверного князя Андрея Боголюбского, убиенного своими слугами. И младенцу наречено было имя — Андрей. И правду сказать, более об Андрее Боголюбском, нежели о святом Андрее Критском, думалось князю Ярославу. Родным старшим братом приходился Андрей Юрьевич его отцу Димитрию-Всеволоду. Но были они от разных матерей: от половецкой княжны — Андрей, от византийской царевны — Димитрий. И по смерти отца Андрей изгнал Димитрия на родину матери, в Константинополь, откуда вернулся Димитрий уже возрастным. Казалось, не за что Ярославу чтить память об Андрее, гонителе его отца, но почитал он Андрея за его деяния; так радел Андрей об украшении стольного града Владимира, как, пожалуй, один лишь Ярослав Мудрый о Киеве радел. И говаривал Феодор-Ярослав ближним людям, поминая об Андрее Юрьевиче и предке-тезке, что на походы боевые достанет всякого князя, а вот украшать город княжий не всякому правителю дано…

Но не одну лишь весть о рождении сына получил князь Феодор-Ярослав; и другую весть привезли ему. И Другая эта весть не опечалила его, но странным образом облегчила, его, душу. А весть эта была о том, что после рождения тотчас лишился рожденный матери.

Но Ярославу было почти хорошо думать, что ее нет. И будто и не было ее. Нет, нет ее. И взять неоткуда. Кончилось…

В три монастыря приказал раздать поминальные вклады. И пусть молятся о душе христианской рабы Божией Анастасии. И приказал передать Пурешу, пусть ни в чем отказа не будет пестунье и кормилице Анке. А сына к себе возьмет после…

После того как уехали ее близкие, Анка осталась совсем беззащитной. Анка знала, как велось при дворе Ярослава; то и дело жаловались там княгине Феодосии на всевозможные утеснения и обиды боярыни и простые прислужницы и даже рабыни; княгиня любила разбирать жалобы, входить в подробности, но часто судила по справедливости; конечно, женская, мелочная справедливость это была, но ведь как раз подобная справедливость и потребна была женщинам и девицам. Но своей госпоже Анастасии Анка никогда бы не пожаловалась. Госпожа сама была жалости достойна, большой нежной жалости; рядом с горестью этого неземного существа, словно бы принужденного жить среди людей, мелкими и ничтожными казались все людские беды. И свою беду Анка начинала видеть мелкой, простой, избывной; и не знала, что в этом видении таком своей беды раскрывалась широта ее души.

А была велика девичья беда Анки. Другая девица руки заломила бы в тоске и отчаянии, но Анка лишь терпела, лишь вынимала из ворота крестик и глядела, лишь вспоминала икону Богородицы в церкви; взгляд Божьей Матери говорил о неземной справедливости, которой непременно дано будет свершиться там, за пределом жизни земной. А жизнь земную надо было терпеть.

Сын Пуреша легко смог подстеречь Анку и овладел беззащитной девушкой. Ей было обидно, страшно, больно; но к этим ее чувствам примешивалось и чувство наслаждения; она тихо изумилась, однако задумываться не стала, решив и это стерпеть. Он подарил ей бусы из шариков серебряных. Она ни о чем его не просила и не спрашивала. Ее огорчало лишь то, что она не служит, как надо, своей госпоже. А та не отдавала никаких приказаний, не приказывала готовить льняные холсты на пеленки, простынки и свивальники; не шила в пяльцах. Сидела у теремного окна, глядела, вдруг запевала и тотчас замолкала, улыбалась смутно. И Анка сама стала отдавать приказания, ведь ее оставил князь при своей супруге. Прежде Анка не знала такого за собой, а вот оказалось, умеет быть резкой и сильной, и даже грубой, и слушаются ее. Научилась править делами теремными.

Скоро сын Пуреша сказал ей, что она должна выйти замуж. Она отвечала на его такие слова, что ее место — при госпоже. Он сказал, что сына своего от нее признавать не будет, но даст ей хорошего мужа и сыну своему достойного отца. Она уж знала, что у нее будет ребенок, но пока ей это казалось всего лишь досадной помехой какой-то.

Она не ответила и тихо пошла наверх, в покои госпожи, легко ступая по ступенькам деревянной лестницы.

А когда сидела и кроила ножницами, выделанными в виде птичьего клюва, тонкий льняной холст, прислужница доложила о приходе сына Пуреша. Госпожа в большом кресле деревянном, мягким войлоком обитом, красным шелком крытом, смотрела прямо перед собой и будто не видела ни Анки, ни прислужниц своих, ни всей их женской суеты. Вошедшая прислужница обернулась к Анке. Анка кивнула. Сын Пуреша — знатного, княжеского рода, не ей оскорблять его.