Михаил Козаков - Крушение империи

— Вы его должны оценить, ваше высокопревосходительство, — сказал Александр Филиппович доброе слово о своем родственнике.

— Да, да! — согласился министр и, словно вспомнив о чем-то, потребовал: — А вы согласитесь, дорогой мой (через каждые два слова в третье он говорил «дорогой мой» и лез в обнимку)… согласитесь с Губониным, что нельзя в виде наказания отправлять в воинские части арестованных политических. Вы как думаете, а?

— Он вам и об этом докладывал, ваше высокопревосходительство? — снял Глобусов с низко опущенного своего живота сложенные на нем по-бабьи руки (такова была привычка) и расправил плечи.

— И хорошо сделал, дорогой мой! — услышал он в ответ.

Генерал-майор Глобусов был, однако, другого мнения.

В первую же встречу с Вячеславом Сигизмундовичем он сказал ему об этом.

Генерал-майор Глобусов был готов признать, что поднадзорных «подпольщиков» не следовало допускать в воинские части (впрочем, и то не всякого…). И если не следовало, то лишь потому, что какой-то — короткий — срок эти воинские части, пребывая в тылу, находились вне опасности. Но они, по условиям войны очутившись на фронте, уже были обречены (увы! увы!) на смерть. Обречены были (к счастью! к счастью!) и те эсдеки-большевики, к которым столь пристрастен генерал-майор Глобусов.

— Да, весьма пристрастен, дорогой мой Вячек. Казалось бы, двор и правительство ревниво и подозрительно следят (и нам с вами повелевают следить) за думским окружением Родзянко, за кадетами и прогрессистами, мечтающими для России об английской конституции, а наиглавнейшая опасность таится не на поверхности, — убежден в том Глобусов. — Опасность эта в недрах фабричного, промышленного рабочего класса. О, это, Вячек, такое огромное войско, вооруженное великой ненавистью ко всем нам… И настоящие командиры в этом войске — только эсдеки-большевики. Только они!.. Но не всякого из них расстреляешь по суду. Другое дело — немецкая пуля. Немцы не обязаны руководствоваться для этого статьями нашего Уложения о наказаниях.

Ну, ладно. Не следовало, предположим, рисковать, допуская именно большевиков в воинские части. Но дорогому родственнику Вячеку также не следовало вмешиваться в это дело, прислуживаясь новому министру, забыв о старых покровителях. Не правда ли?

Помилуй бог, узнает о таком сверхусердии старик Штюрмер! Ведь может узнать: стоит только кому-нибудь (конечно, не Глобусову же!) сболтнуть об этом, — и ревнивый, мстительный (очень мстительный) старик премьер заподозрит личную измену со стороны Вячеслава Сигизмундовича. Приятно ли будет дорогому родственнику Вячеку?..

Ах, премьер!.. Он и так уж весьма подозрителен стал за последнее время. Говорят, что своим интимным друзьям он сказал недавно об Александре Протопопове: «Celui-la veut s'asseoir sur ma chaise» [23] Этот хочет сесть на мое место! ( франц .) . Правда ли это — генерал-майор не вполне уверен.

— Правда, но только наполовину, — внес корректив Вячеслав Сигизмундович: действительно, слова эти были сказаны, но они относились не к Александру Дмитриевичу, а к путейскому министру Трепову, который и впрямь не прочь занять место старика. И тут отдали оба минуту разговора злому и напыщенному шталмейстеру Трепову. Низенький, рыжий, с плешивой головой, губы плоские, усы неряшливо торчат, — ох, как неприятен был обоим шталмейстр Трепов не только своим внешним обликом!

Ласковым, журчащим голосом рассказывал Александр Филиппович о министре. Но это — так, между прочим, почти анекдот: отвратительный почерк министра. Буквы громадные, но это — одни палки какие-то и все одинаковые. Курьез: в резолюции вдруг слово «Мария». Что такое? «Ах, я хотел написать «армия»!..» Большая, большая потеря времени при разборе его писем…

— Вот как? — Вячеслав Сигизмундович не знал и не предполагал даже. — Разве, — усмехался он, — еще кто-нибудь, кроме древнего старичка Мардарьева, времен Александра Второго, занимается перлюстрацией переписки сановников, доставляя ее министру внутренних дел? Кто же это еще занят разбором писем высших чинов в государстве?.. — Вячеслав Сигизмундович удивлен и обрадован тем, что собеседник его так проболтался.

Но генерал-майор Глобусов, словно не замечая вопроса, не видя тени улыбки, откровенно мелькнувшей на голой губе родственника, поглаживающего свою широкую голландскую бороду, повторяет — заботливо, соболезнующе — свою прежнюю фразу, добавляя к ней одно лишь слово:

— Большая, большая потеря времени при разборе его писем подчиненными!

(Зря преждевременно торжествовали, дорогой Вячек!)

А вот, кстати: иных подчиненных можно и пожалеть, а за иными следует и последить, чтобы беда не вышла. Особенно если начальник вместо всего этого потворствует?..

(Голос генерал-майора нежен и вкрадчив, пальцы рук, лежащих на животе, размеренно вращаются вокруг невидимой оси, словно вяжут по-старушечьи чулок, глаза открыто и ласково смеются, — и Губонин уже готовится к новой неприятности. «Однако, что еще такое?..»)

Вот приключился такой случай, — Александр Филиппович смеет предполагать, что дорогому Вячеку интересно будет послушать? Да, неприятное дело. Один из секретных сотрудников, приставленный, в частности, и к Распутину, разговорился с ним в один из хмельных часов и наплел, голубчик, страшной ерунды. Ох, боже мой, в России так много людей, одержимых манией ее спасения, что даже какой-нибудь департаментский сотрудник Кандуша (Вячеслав Сигизмундович уже ощутил удар!)… какой-нибудь охранник — и тот метит в спасители страны и трона.

«Собрать, — говорит такой Кандуша, — главных врагов режима (как будто он знает, кто главный -то враг!), собрать их невзначай в одном месте и — «чик под корень»: несчастный, мол, случай… Так и выражается ретивый малый: «чик под корень», — каково, а? («Ах, скотина, ах, скотина!» — возмущался своим Лепорелло Вячеслав Сигизмундович…) Целый проект изложил «старцу» в письменном виде, потом передал, просил по секрету государю доложить. А если бы этот «доклад» кому-нибудь из думцев в руки попал, — хватает воображения, что случилось бы?.. Если бы «старец» в пьяном виде кому-нибудь сей «прожект» сунул?»

— Он так и сделал, — решил пойти навстречу своему собеседнику Губонин.

Генерал-майор Глобусов мягко кивнул головой:

— Вы правы, Вячек. Ваш Кандуша мог сослужить плохую службу, а вы этого и не знали… Ай-ай-ай-ай! — сострадательно щурил он глаза.

Глобусов мог бы и не продолжать рассказывать — Вячеслав Сигизмундович знал уже теперь дальнейшее: «старец» действительно сунул кому-то кандушин «проект», а этот «кто-то» оказался глобусовским человеком («слава богу, что так случилось!»), и кандушин «проект» сейчас, конечно, под замком у Александра Филипповича.