Михаил Козаков - Крушение империи

Ниспровергатели генеральского уюта, видимо, устали: теперь они лениво и машинально выбрасывали на улицу разные вещи. Вслед за тяжело шлепнувшейся на землю фонолой полетел чайный розовый сервиз, вышитые подушечки с тахты, альбомы, клетки для птиц, дамские платья и ворох ученических тетрадей.

Один из солдат вынул шашку и стал рубить остатки рамы в окне, расчищая дорогу для огромных дубовых тумб от письменного стола.

Рядом с солдатом появился в окне какой-то субъект в каракулевой круглой шапке. В высоко поднятых руках он держал икону. Он словно нарочито показывал ее толпе. Потом взмахнул руками, и богородица плюхнулась с высоты на землю.

— Бог ты мой, да рази можно так? Нехристи! — завыла в толпе простоволосая женщина с младенцем на руках, и в толпе пошел невнятный гул.

У осквернителя религии была богом и полицией меченная физиономия: щеки бритые, низкий кирпичный лоб, злые глазки, жесткие, как ламповая щетка, грязно-рыжие усы.

«Ведь провокатор, сущий охранник! — возмущенно подумал о нем Фома Матвеевич. — Такого бы за шкирку да под арест».

Он готов был заняться этим делом, но сообразил, что разгром генеральской квартиры еще продолжится, что надо выжидать, покуда фараон спустится вниз, — а времени у Фомы Матвеевича оставалось мало, и он поневоле покинул место происшествия.

Недалеко от ворот своего дома он увидел неожиданно Теплухина. Тот шел навстречу вялой, сбивающейся походкой глубоко, задумавшегося, рассеянного человека. Голова опущена, руки засунул в карманы шубы.

У Асикритова была очень хорошая память старого газетчика: он вспомнил в тот момент, что года два назад с лишним он однажды встретил здесь же, в доме на Ковенском, Теплухина. Тот спускался тогда по лестнице, а он, Асикритов, подымался наверх. А теперь — опять тут?

«Почему он в Петрограде? Приехал по делам и застрял, вероятно, из-за революции?»

Иван Митрофанович заметил журналиста тогда, когда столкнулся с ним лицом к лицу.

— Каким образом в наших палестинах? — спросил Асикритов после рукопожатия.

— Я хотел как раз просить вашего содействия, — ни секунды не раздумывая, твердо сказал Иван Митрофанович.

Какого содействия — в тот момент он еще не измыслил, но чувствовал, что врать сейчас нужно решительно, без запинок, ничем не выдавая своего смущения от неожиданной встречи.

— Как? Вы меня именно искали? Вы были у меня? — забрасывал вопросами журналист. — Ведь вы в Киеве? Вы для этого приехали? Когда? Вы едете обратно, не правда ли?.. Ну, что вы скажете? Время, — а? Замечательное время! Очистительное время!.. Никого из Карабаевых не видели, — а? Лев Павлович-то — министр, — вот тебе и фунт изюму!

Асикритовская словоохотливость многим помогла Ивану Митрофановичу. Он мгновенно сообразил: можно было уцепиться за любой из поспешных вопросов журналиста и, уже не опасаясь вызвать подозрения, выбрать тему для разговора!

— Я очень рад, что вас встретил, — возвращаясь к асикритовскому дому, говорил Иван Митрофанович. — Вот о Льве Павловиче напомнили… Вообще о некоторых делах… Но, скажите по совести, я не помешаю вам?

— Нет, нет. Вы меня простите, я только с вашего разрешения полежу малость на диване. Понимаете, чертовски устал! Но вообще — пожалуйста, пожалуйста!

— Я готов ждать сколько угодно… да помилуй бог!

Добродушная застенчивая улыбка плохо шла холодным, рысьим глазам Теплухина, и, чтобы отеплить свой обычный короткий и резкий взгляд, он старался теперь как можно дольше и шире улыбаться и даже фамильярно и ласково похлопал по плечу рядом шагавшего, усталого Фому Матвеевича.

— Ладно, ладно. Найдем время поговорить.

Но так случилось, что этого времени не оказалось.

Позади, со стороны Знаменской, пыхтя и беспокоя тихий переулок перебоями мотора, мчался зеленый автомобиль с широким кузовом. Машина спустя минуту круто остановилась у ворот асикритовского дома — как раз в тот момент, когда журналист и его спутник намеревались войти во двор.

— Эй! — крикнули из машины. — Где тут квартира номер…

Словно пуля ударила в грудь Теплухина: назвали номер квартиры «инженера Межерицкого»!..

— А это по моей лестнице, — охотно отозвался Фома Матвеевич. — Идите за нами. Во двор, прямо, широкий подъезд… — объяснял он.

Из автомобиля, выскочили трое мужчин: солдат с винтовкой наперевес, долговязый, длинноногий штатский в помятой серой шляпе и молоденький прапорщик в пенсне, в предлинной, закрывающей каблук сапога, новенькой, необношенной шинели. Прапорщик, как юбку, приподымал ее полы, соскакивая с подножки автомобиля.

Привлеченные шумом машины, сбежались к воротам несколько человек, обитатели переулка. И среди них — неизменные, ретивые свидетели любых уличных происшествий — дети и подростки. Они бежали впереди всех, и, когда остальные вошли только в подъезд дома, с верхней площадки его уже летели навстречу звонкие, крикливые голоса:

— Здесь, дяденька, квартира! Вот она, сюда!

Вместе со всеми подымался наверх и Теплухин. Он больше, чем кто бы то ни было, понимал, зачем и за кем примчались сюда люди на автомобиле. Не опоздай они на четверть часа — и ему самому угрожала бы опасность быть арестованным на департаментской конспиративной «явке».

Проходя мимо своей квартиры этажом ниже, Асикритов вынул ключ, чтобы открыть дверь.

— Я сейчас, товарищи. Только разгружусь от портфеля.

Но дверь уже была наполовину открыта: шум и голоса на лестнице толкнули к порогу любопытную асикритовскую хозяйку. Она увидела своего квартиранта и набросилась на него с расспросами.

— Да погодите вы! Сам ни черта не знаю!

Он сунул ей в руки тяжелый портфель:

— Некогда, некогда, Елена Гавриловна!

Увидев через плечо Ивана Митрофановича, журналист скороговоркой представил его квартирохозяйке:

— Пожалуйста — Теплухин… Теперь будете знать. Позвонит — впускайте…

— Да господин этот никогда вас не спрашивал… никогда не видела его! — как бы оправдываясь, сказала она.

Иван Митрофанович проклял в душе эту востроглазую, обсыпанную веснушками рыженькую женщину и быстро перебил опасный разговор:

— Очень приятно! Я тут без вас, сударыня… Ах, какие интересные, наверно, дела тут… — забормотал он что-то еще.

И, оттянув за рукав Асикритова, увлек его наверх: другого выхода теперь для Ивана Митрофановича не было.

Фу, все обошлось как будто благополучно: журналист в суматохе явно не обратил внимания на этот мимолетный разговор… Что будет дальше — успеется подумать!

Они поднялись наверх.

Долговязый штатский в серой шляпе нажал кнопку электрического звонка.

«Пустая трата времени», — подумал Иван Митрофанович.

Эту же мысль высказал вслух и молодой прапорщик: «Старорежимник, наверно, в другом месте скрывается», но штатский верил почему-то в удачу. Он позвонил второй раз, но за дверью оставалась все та же тишина.