Борис Дедюхин - Василий I. Книга 2

— Киприан говорит, будто нынче одна только Византия нам друг и союзник, — осторожно вставил Василий.

— Византия никогда не была с нами прямодушной, — возразил Сергий. — Коварство и жестокость константинопольских царей всегда дорого давались Руси. А нынче они сами себя в лукавстве обошли: по укоренелой привычке заботясь о себе только, использовали против славян османских турок, вскормили их на свою голову. Теперь с католиками готовы соединиться против турок… Напрасно это — ждать помощи от Палеологов.

— Так что ж, отче, кто же друг нам, кто поможет?

— Друзей у Руси было и будет много, однако помочь никто не поможет… Русичам надо рассчитывать только на себя, все поступки соразмерять только со своими силами…

Неприютно почувствовал себя после этих слов Василий, тут-то он и вспомнил одинокого, выбившегося из сил гуся, но вместе и жажду действовать, решаться на что-то он испытал, сказал пылко:

— Я, отче, сложу крестное целование новгородцам.

— Прежде Борису Константиновичу сложи.

— Дядя он мой родной…

— Тому нет спасения, кто в самом себе врага носит. Когда получишь ярлык на Нижний, укрепишься со стороны степи, в другую сторону сможешь оборотиться.

— Но ведь Железный Хромой…

— Ему еще надобно время, чтобы на Волге воцариться. Ты допрежь успеешь в мыт войти. В Орду ведь не сам по себе надумал ехать, ханом зван?

— Да, позвал меня Тохтамыш… как друга и гостя…

— Видишь вот — не по нужде и не по чужому велению едешь. Не клянчить, как Борис Константинович, даже и не просить и не покупать будешь ты ярлык, а просто — получишь… Ну, не совсем уж просто — не мне об этом тебе говорить, — однако же без унижения. Большое дело, а ты заладил — гусь! Когда отправляться-то думаешь?

— Перед Ильей за четыре дня [69] Ильин день — 20 июля, стало быть Василий Дмитриевич собрался ехать 16-го. .

— Как пойдешь, Волгой?

— Нет, поперек поля.

— Значит, вернешься после Покрова. Прощевай! Да хранит тебя Господь в любви своей! — Игумен осенил великого князя крестным знамением, и Василий, приложившись к сухой и хранившей еще запах ржаного хлеба руке старца, не смог сдержать слез: предчувствовал, что истинно прощание это, что дни Сергия и верно — изочтены.

О кончине первоигумена Руси узнал он, когда был в Кафе [70] Кафа — город в Крыму, ныне Феодосия. . Андрея Рублева скорбная весть застигла в Афоне, куда уехал он вместе с Пысоем и епископом Герасимом после того, как расстались они с великим князем и его боярами в Суроже [71] Сурож — город в Крыму, ныне Судак. . Совместный путь русских путешественников проходил сначала по суше из Москвы до Укека [72] Укек — третий по величине город Золотой Орды, ныне южная окраина города Саратова, путь сюда из Москвы проходил по малозаселенным и бездорожным землям — через леса и степи а потому был долгим, кружным. , оттуда к Дону, а затем водой до Азова вниз по реке и через Керченский пролив. Из Сурожа дальнейшую дорогу хорошо знал Герасим через Черное море до Синопа, затем вдоль берега Малой Азии, мимо Амастрии и Пандораклии в Константинополь, где вблизи гавани Золотого Рога располагалась русская колония. На берегу гавани находилось и генуэзское Поселение Галата, где также временами проживали русские.

Именно в Галате был похоронен митрополит Митяй. О судьбе его во всех мыслимых подробностях донес Василию Тебриз — первый из тайных доброхотов, встретивших великого князя на пути его в Орду.

Он ждал уже в Наручади [73] Наручадь — золотоордынский город, построенный на месте более древнего мордовского поселения, ныне город Наровчат Пензенской области. , первом улусном центре Орды на пути русских. Поселение было крупным и, судя по большому кладбищу с мавзолеями, древним. В окружении глинобитных и каменных домов на пыльной и замусоренной разными нечистотами площади высилась мечеть, небогатая, построенная без роскоши, однако с медресе Хотя был в городе водопровод — вода текла из источника по желобам жители ходили, по татарскому обыкновению не мытыми со дня рождения, а оправлялись и по малой, и по большой нужде прямо на улицах и в переулках — как и в Сарае, здесь не было заходов.

Василию памятны были все порядки и обычаи ордынцев, и он, прежде чем справиться о чем-нибудь у стражников, развязывал калиту и доставал серебро. Загодя припас он монеты, чеканенные здесь, с надписью «Мохша», и эти подачки были татарам особенно желательны.

Тебриз с сожалением провожал взглядом деньги, словно бы они были его собственными. Наконец не вытерпел, сказал с обидой в голосе:

— И чего зря сорить серебро… Как будто я не могу все растолмачить.

— А ты жаден стал, Тебриз. Это плохо.

— А ты, великий князь, стал богат, — нашелся Тебриз, — и не знаю, хорошо ли это.

— Знай: это хорошо! А если тебе жаль сорящегося серебра, я его тебе сейчас отдам, как только растолмачишь, где сейчас находится хан Тохтамыш.

Тебриз поник головой:

— Этого не ведаю.

— Ну вот, видишь, как получается: серебро опять попадет в чужие руки.

— Нет, княже, не попадет: никто не знает, где Тохтамыш — за Волгой ли на Яике, в Сарае ли, а может, в степи или в Таврике [74] Таврика — Крымский полуостров, где устраивалась иногда зимняя ставка хана Золотой Орды. . Пойдем до следующего улуса, там, может, сведаем.

Но и в следующем на пути в Сарай ордынском селении Еткаре [75] Еткара — древнее поселение на реке Иткара, притоке Медведицы, впадающей в Дон; ныне город Аткарск Саратовской области. узнать о месте нахождения хана они не смогли, об этом не знал даже и сам начальник улуса Иткар.

— А что, Тебриз, не знаешь ли — речку назвали в честь золотоордынского улусника или ему такое прозвание в честь речки дали?

— Не знаю, княже.

— А может, река Иткар текла задолго до того, как Иткар-татарин народился?

— Не знаю, княже.

— А когда же узнаем мы, где Тохтамыш?

— Это знаю, в Сарае-Берке.

— Нет, и этого ты не знаешь… Проведаем точно, как прибудем в Укек.

Василий говорил столь уверенно потому, что заранее условился встретиться в Укеке со своим боярином Иваном Кошкиным. Отец Ивана, Федор Андреевич Кошка, по ветхости дней своих постепенно отходил от государевых дел, хотя по-прежнему почитался старейшиной, в сыне видел он свою замену, загодя готовил его к службе великому князю. Иван уехал из Москвы неделей раньше и налегке, без обоза. По расчетам Василия, он должен был уже побывать в Сарае, все разведать и вернуться на правый берег Волги для встречи Василия.

Когда от Еткары свернули в утреннюю сторону, ровная степь перешла в поросшие густым лесом горы, где дорога была малоезженой, узкой и опасной. Подседлали коней, оставив в кибитках лишь челядь, приставленную к великокняжескому добру. Даже Андрей с Пысоем, подоткнув монашеские рясы, поехали верхом, хотя держались в стременах не столь уверенно, как остальные. И не в том дело, что не имели они должного навыка, а в том, что не готовы были к этому и не имели нужной одежды: отправлялись оба в путешествие в будничных русских штанах, которые шились без разрезов, с узлом, позволявшим сделать штаны, по надобности, шире или уже, но не рассчитанные на верхоконное восседание.