Николай Коробков - Скиф

Он принимал участие в пиратстве критян. По всему Пелопонесу распространились грабители и разбойники: он брал себе часть их добычи и обеспечивал им в Спарте свободное убежище [70].

Не такую ли участь и славу готовит Диомед для Херсонеса?

Поднялся шум. Состоятельные граждане, особенно возмущенные предложением Диомеда, старались перекричать его сторонников, из простонародья.

С речью против архонта выступил также стратег, выбранный на свою должность на предыдущем собрании благодаря поддержке торговой партии. Человек неспособный и безличный, он слепо подчинялся указаниям выдвинувшей его группы. Он предлагал вотировать единовременный военный налог, одинаковый для всех граждан, имеющих какую-либо собственность.

Крики собравшихся не дали ему договорить, и он уступил место поднявшемуся на кафедру Эксандру.

— Будучи весьма опытны на словах и на деле, — начал он, — мы так легкомысленны, что в один и тот же день об одних и тех же вещах имеем неодинаковое мнение. Мы пользуемся советниками, которых всякий презирает, делаем господами общественных дел людей, которым никто не поручит своего частного дела.

Мы совсем непохожи на наших предков: они делали одних и тех же лиц правителями города и избирали их в стратеги, полагая, что способный дать наилучший совет с ораторской кафедры может наилучшим образом разрешить и все лично от него зависящие вопросы. Мы же поступаем совершенно иначе: людей, советом которых пользуемся в важнейших делах, мы не удостаиваем избрания в стратеги, как будто они лишены разума; наоборот, тем, чьим советом относительно частных и общественных дел никто не пожелал бы воспользоваться, мы посылаем, облекая их большой властью, словно они там будут разрешать возникающие дела разумнее и легче, чем те, какие возникают здесь [71].

Несколько ораторов выступили не только против предложения Диомеда, но и против него самого. Но мы все знаем Диомеда. Он не раз оказывал городу великие услуги, — в честь его была воздвигнута плита с благодарностью Совета и Народа. Теперь его объявляют тираном. Почему?

Он хочет отобрать золото в казну Херсонеса. Но разве в моменты опасности эллины не прибегали к подобным мерам?

Жители Лампсака, когда мука стоила четыре драхмы за медимн, приказали торговцам продавать ее по шести драхм. Они подняли цену масла с трех драхм за хус до четырех с половиной; так же поступили и по отношению к вину и к прочим съестным припасам. Излишек против нормальной цены поступал в пользу государства.

Лакедемоняне, когда им нужно было оказать нежную помощь самосцам, решили провести целый день без еды, как сами, так рабы и весь скот. Сбереженную таким образом сумму передали гражданам Самоса.

Граждане Хиоса издали закон, предписывавший, чтобы договоры займа скреплялись особым общественным лицом. Однажды, в тяжелый для государства момент, они постановили, что должники обязаны свои частные долги уплачивать не кредиторам, а государству; государство же взяло на себя уплату процентов по полученному таким образом займу.

Клазоменцы нуждались в хлебе и не имели денег. Они постановили, что все, кто имели запасы масла, должны уступить их государству под проценты. Масло же было одним из главных продуктов их страны. Затем они наняли барки и послали их в страны, откуда получали хлеб, чтобы достать его под стоимость масла [72].

Эксандр предложил проголосовать предложение Диомеда. Он был уверен, что большинство граждан должно быть на его стороне.

Но результаты оказались неожиданными: после подсчета голосов выяснилось, что принято предложение стратега о равном налоге.

Собрание затянулось. Вопрос о заключении военного союза был снят с очереди под давлением сторонников понтийской партии, — они опасались несогласия граждан и рассчитывали к следующему собранию лучше подготовить общественное мнение.

На другой день состоялось приведение к присяге достигших гражданского совершеннолетия херсонаситов, собравшихся на главной площади. После торжественного богослужения с принесением жертв и совершением древних обрядов должностные лица города во главе процессии вступавших в гражданство Херсонеса юношей двинулись к храму богини Девы и алтарю гения города. Здесь, на узкой длинной мраморной плите, украшенной фронтоном, был высечен текст гражданской присяги. Царь-ахронт медленно произносил установленные законом и обычаем слова, и юноши громким хором повторяли вслед за ним:

«Клянусь Зевсом, Землею, Солнцем, Девою, богами и богинями олимпийскими и героями, кои владеют городом и землею, и укреплениями херсонаситов: я буду единомыслен относительно благосостояния и свободы города и граждан и не предам ни Херсонеса, ни Керкинетиды, ни Прекрасной Гавани, ни прочих укреплений, ни иных земель, коими херсонаситы владеют или владели, ничего никому — ни эллину, ни варвару, — но буду охранять для народа херсонаситов; я не нарушу народного правления и желающему передать или нарушить не дозволю и не утаю вместе с ним, но заявлю городским дамиургам; и врагом буду злоумышляющему и склоняющему к отпадению Херсонес или Керкинетиду, или Прекрасную Гавань, или укрепления и область херсонаситов; и буду служить дамиургом и членом совета как можно лучше и справедливее для города и граждан; и не передам на словах ничего тайного ни эллину, ни варвару, что может повредить городу; и не дам и не приму ко вреду города и граждан; и не замыслю никакого неправедного деяния против кого-либо из граждан не отпавших; и никому злоумышляющему никакого подобного деяния не дозволю, но заявлю и при суде подам голос по законам; не вступлю в заговор ни против общины херсонаситов, ни против кого-либо из граждан, кто не объявлен врагом народа. Если же я с кем-либо вступил в заговор и если связан какою-либо клятвой по обету, то нарушившему да будет лучше, и мне и моим, а пребывающему — обратное; и если я узнаю о каком-либо заговоре, существующем или составляющемся, то заявлю дамиургам; и хлеба вывозного с равнины не буду продавать и вывозить в другое место с равнины, но (только) в Херсонес, Зевс и Земля, и Солнце, и Дева, и боги олимпийские, пребывающему мне в этом да будет благо и самому, и роду, и моим, а не пребывающему — зло и самому, и роду, и моим, и да не приносит мне плода ни земля, ни море, ни женщины...» [73].

К концу зимы Главка назначили садовником в городскую усадьбу. Вскоре, по его просьбе, Орик был переведен туда же.

Хозяин любил Главка, и Орик благодаря его покровительству пользовался значительной свободой. После работы он часто уходил и возвращался поздно. Он сделался более разговорчивым, его мрачность исчезла, и садовнику иногда казалось, что он совершенно примирился со своей участью. Главк все больше привязывался к нему; он любил говорить, и ему нравилось, что Скиф внимательно слушает его рассказы.