Николай Коробков - Скиф

Он часто стрижется, заботится о белизне зубов, всегда в красивом плаще и натерт благовониями. На общественной площади его можно увидеть около банкирских контор, он усердно посещает избранные гимназии эфебов. На театральных спектаклях он сидит вблизи стратегов. Для себя он не покупает ничего, но своим друзьям посылает превосходные подарки: в Кизик — лаконских собак, в Родос — гиметский мед. Он заботится о том, чтобы быть известным лицом в городе. У него есть обезьяны, которых он умеет дрессировать, сицилийские голуби, бабки из костей дикого козла, фурийские флаконы для ароматов, кривые лакедемонские палки и тканые персидские обои с фигурами. У него даже есть небольшое помещение для игры в мяч и маленький гимнастический дворик.

Встречая на прогулках философов, софистов, учителей фехтования или музыкантов, он предлагает им пользоваться своим домом для занятий [122]...

Никиас улыбнулся.

— Портрет верен. Но позволь мне перейти к неприятному делу, с которым я к тебе явился. Вчера я узнал кое-что об источнике распространяемых о тебе слухов. Сведения идут — меня это не очень удивляет — из римских источников и распространяются агентами Адриана. Об этом я и хотел тебя предупредить. Но сегодня Антемион сообщил мне о еще более неприятном обстоятельстве. Выяснилось, что два члена Городского Совета состояли на службе у претора Люция, получали от него золото и действовали согласно его инструкциям.

Этот вопрос обсуждался сегодня в Булэ. Измена среди членов Совета! Ты понимаешь, как это ужасно! Но этого мало. Когда против них выступили с обвинениями, несколько голосов раздалось и против тебя. Мне кажется несомненным, что у нас в Совете, кроме римских, есть еще и понтийские агенты. Они пользуются случаем и будут клеветать, так как считают тебя одним из главных своих противников.

Эксандр сидел неподвижно, плотно сжав губы, не сводя глаз со своего собеседника. Потом он выпрямился и сказал спокойно:

— Таких обвинений я, конечно, не ожидал. Это самое страшное из возможных оскорблений. Но я думаю, что едва ли кто-нибудь поверит этой клевете. Ведь меня и мою жизнь знают все Херсонаситы. Завтра я отправлюсь в Совет и потребую гласного суда над собой и клеветниками.

— Не знаю, следует ли это делать, — заметил Никиас, — будь осторожен. Против тебя, конечно, нет никаких данных. Но ты — руководитель римской партии, а два ее члена оказались предателями: это доказано. Ты понимаешь, что это бросает тень и на всю партию, тем более что она находится в меньшинстве. Отправляйся сначала к секретарю Совета или к преэсимнету и поговори с ним.

— Ни в коем случае, — возразил Эксандр. — Я не хочу больше никаких личных переговоров. Буду действовать вполне открыто и выступлю сразу в Совете...

Он волновался все больше; лицо его покрылось красными пятнами.

— С тех пор, как я принес присягу на верность городу, прошло больше сорока лет. За это время, — я могу честно сказать самому себе, — я не совершил не только преступления, но даже ничтожного проступка против города. Все эти сорок лет я заботился о Херсонесе больше, чем о себе и своем доме. Пусть меня судят и найдут хоть одно деяние, совершенное против государства... Но у меня есть просьба к тебе, — заключил он, постепенно успокаиваясь. — Мне прежде всего надо покончить денежные расчеты с Адрианом. Я сделал, к несчастью, у него довольно значительный заем и до сих пор не мог его вернуть. Но у меня есть деньги, хранящиеся у Кезифиада. Ты знаешь его?

— Знаю, — ответил Никиас. — Это старый банкирский дом. Во главе его стояли раньше два компаньона — Калипп и Ликон. Кезифиад был рабом Калиппа; в благодарность за какую-то услугу, тот отпустил его на волю и, с согласия компаньона, уступил ему дело. Кезифиад потом сильно расширил свое состояние, вел торговлю хлебом, давал ссуды под проценты и принимал вклады. Теперь его банк держит в зависимости от себя несколько маленьких городов, сделавших у него займы.

— Ну, вот, этому трапезиту [123]я и отдал свои деньги — там их безопаснее всего хранить. В то же время они дают довольно значительный доход. Теперь я решил взять золото обратно, хотя бы частично, чтобы расплатиться с Адрианом. Я был у Кезифиада, но он просил подождать некоторое время с получением суммы, потому что это довольно значительный капитал, он находится в обороте и собрать его сразу не представляется возможным. Я ждал некоторое время, потом опять был у банкира, и он обещал выплатить всю сумму в течение ближайших дней.

Я хочу попросить тебя с кем-нибудь из твоих друзей пойти к нему и получить деньги. Доверенность я тебе выдам.

Никиас согласился. Он обещал вечером доставить деньги и рассказать о том, что ему удастся еще узнать.

Дело приняло неожиданный оборот. Когда Никиас, сопровождаемый жившим в его доме художником Каллистратом, явился к Кезифиаду, тот заявил, что требование денег, предъявленное ими, его только удивляет: никаких вкладов от Эксандра он не получал и ничего ему не должен. Наоборот, он когда-то ссудил ему триста драхм и рассчитывает, что они своевременно будут ему уплачены жрецом.

Это известие подействовало на Эксандра подавляюще — расписок у него не было, а свидетелем вклада был только раб, служивший кассиром у Кезифиада. Однако он все же решил обратиться в суд. Но не успел он еще этого сделать, как Кезифиад выступил сам с обвинением против являвшихся к нему друзей Эксандра, заявляя, что один из них, Каллистрат, вошел в соглашение с кассиром банка Киттосом, с его помощью похитил шесть талантов и помог бежать своему соучастнику.

Положение Эксандра осложнилось еще больше: исчез последний свидетель, на показание которого можно было надеяться, а Каллистрат оказался под угрозой тюремного заключения, должен был внести крупный залог и оправдываться против тяжкого обвинения в воровстве...

Благодаря связям и хлопотам Никиаса начались розыски исчезнувшего раба, и скоро Киттос был арестован в Керкинетиде. Однако допросить его было нельзя, потому что он мог быть подвергнут пытке лишь с разрешения своего хозяина; Кезифиад же официально заявил, что Киттос свободный человек, поэтому не может быть допрашиваем под пыткой, как раб.

На основании законов, судебные власти предполагали освободить Киттоса от предварительного заключения, этого добивался Кезифиад, впредь до окончательного решения дела. Это значило бы, что под влиянием своего господина он будет давать показания против Каллистрата и Эксандра и подтвердит выдвинутое против них обвинение.

Но снова помогли связи Никиаса. Благодаря им продик [124], согласившись с доводами, постановил освободить Киттоса лишь в том случае, если Кезифиад обеспечит сумму предъявленного ему иска внесением в кассу суда семи талантов. Кезифиад согласился, и его кассир был освобожден.