Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Осади, ос-с-сади с пути!

Людской натиск отделил Юрия от Морозова. Едва удалось сесть на конь. С седла увидел приближающиеся хоругви, услышал пение, возгласы духовенства. Далее развевался черный с изображением Спасителя стяг — знамя великокняжеское! За ним — пламенно-красные еловцы [25] Еловцы — колеблющиеся на ветру лоскуты материи, вставленные в трубку, завершающую шлем. на шлемах московских воинов. Через дальние места пронесены они, через полуденные, невообразимые страны. Княжич сообразил: большая часть войска уже отпущена по домам. Это московский полк, личная дружина Василия. Вот он, на белом аргамаке, в золотом плаще.

Юрий конской грудью раздвинул заслоняющие путь спины и оказался рядом с братом.

— Василий!..

С детства знакомый лик едва можно было узнать. Борода не отцовская, смоляная, а — пшеничная. Кудри из-под шлема — тоже. Плечи узки. Во взоре запавших глаз — матунькины задорные искорки.

— Гюргий? Как же ты здесь? Ну вылитый татунька!

— А ты… — подыскивал слова Юрий. Он был искренне рад видеть старшего брата здоровым и невредимым. — Ты… как архистратиг Михаил!

Василий дотянулся до его руки:

— Горазд, Гюргий, на высокие речи! Скажи лучше, до конца ли преодолел свой недуг?

— Телом давно здоров, — похвалился княжич. — Только душой недужил, сокрушаясь о твоих испытаниях. Как там, вдали, деспот наш Тохтамыш живет-может?

Ответом был не по-юношески густой, взрослый смех:

— Еще живет, но уже не может. Теперь на Востоке зреет другая туча — Темир-Аксак! [26] Темир-Аксаком называли на Руси властителя Центрально-Азиатской империи Тимура, или Тамерлана. О нем надо повествовать обстоятельно. Вот вечор соберемся, сядем все вокруг татуньки…

Оба остановились на Великокняжеской площади. Юрий залюбовался: дружина замерла, сверкая оружием, воеводы окружили Василия, на высоком крыльце — бояре и великая княгиня, жаждущая облобызать сына, — самого государя великого князя не разглядел, — а вокруг на плечах друг у друга, на кровлях домов — тьма народу.

Княжич-наследник привстал в седле, прощался с боевыми товарищами:

— Братья мои, московские воины от мала и до велика! Мы прошли рука об руку леса дикие, степи голодные, пустыни песчаные. Враг понудил нас биться с его врагами. Этим мы спасли семьи, дома, жизнь. Кто на далекой чужбине пал костью [27] Пасть костью — быть убитым на войне. , тому вечная память! Возблагодарим Господа, что мы живы. Обнимем жен, приголубим детей, успокоим старость родителей. Отец мой, наш государь, будет и далее в меру сил печься о спокойствии земли Русской. Свои заботы и думы я тоже посвящу вам. Братья по перенесенным лишениям, братья по оружию, братья по крови, да будут со всеми вами заслуженный мир и Божье благоволение!

— Слава! Слава! Слава! — трижды прогремело в ответ.

Юрий всходил на гульбище плечо к плечу с братом. Следом шли бояре, служные люди. Кое-кто, старый, приседал на малое время на откидных рундуках. Первое, что бросилось в глаза наверху, — слезный лик матери. Однако это не были слезы радости.

— Васенька! — тяжко воскликнула Евдокия Дмитриевна. — Государь наш любезный внезапно оказался — и помыслить такое страх! — при последнем часе.

— Что с ним, матунька? — не поверил старший сын.

— Пошел встречь тебе, — захлюпала великая княгиня неожиданным горем, — и вдруг прискорбным стал, потом легче было ему, потом впал в великую боль и стенание, сердце начало колой., душа приблизилась к смерти.

Старший сын с теткой Анной под руки повели княгиню в Набережные сени. Юрий видел, как из батюшкиного покоя вышел лекарь-немец Сиферт. Туда вошли следом за великой княгиней и наследником Дмитрий Михайлович Волынский-Боброк, Тимофей Васильевич Вельяминов, Иван Родионович Квашня, Иван Федорович Кошка (стало быть, не поехал с родителем в Тверь, ждал возвращения Василия), Иван Федорович Уда из князей Фоминских-Смоленских. Свибла с братом Челядней не было.

Юрия у порога взяла за руку тетка Анна:

— Не ходи туда, голубь. Отдохни у себя. Будешь призван в урочный час.

Уходя, княжич оглянулся. Монахи подвели к отцовой двери постаревшего, иссушенного подвигами старца Сергия и его племянника, великокняжеского духовника, Феодора, игумена Симонова монастыря.

Невмоготу показалось остаться одному в своей комнате. Мысленно повторилось обещание тетки Анны: «Будешь призван в урочный час». Тут же родилось обидное возражение: «Не призван, значит, не нужен». Одиноко помыкался по теремным переходам. Несусветно странным выглядело в собственных глазах его положение: с отцом худо, а сын — в стороне!

Навстречу торопился дядька Борис. Поравнялся с Юрием, спросил на ходу:

— Прибыл, господин? Как там, в Серпухове?

Княжич попробовал его задержать:

— Куда ты?

Дядька повел залихватским усом в сторону великокняжеского покоя:

— Ближе к событиям. Государь управление чинит о своей душе.

— Что? — невдомек было Юрию.

Галицкий через силу вернулся, подошел — лицо к лицу — прошептал:

— Пишет завещание. — И пообещал: — Скоро ворочусь. Жди.

Юрий отправился не к себе, а в домашнее книгохранилище. Мнил уйти от нахлынувших горьких дум в душеспасительные речи святых отцов или в созвучные нынешним временам повествования летописцев.

Там встали из-за стола и склонились перед ним два монаха. По его разумению — те самые иноки, что ввели в государев покой старца Сергия.

— Дозволь, княже, продолжить чтение.

Юрий, видя их иеромонашество [28] Иеромонах — монах в сане священника. , подошел под благословение.

— Дозволите ли… будущему сироте пробыть в вашем обществе время малое?

Помянув предстоящее собственное сиротство, он тут же увидел мысленно настоящего сироту, Кирилла-Козьму, силой креста только что загасившего великий пожар.

— Не известен ли вам инок Симонова монастыря Кирилл? — спросил княжич. — Сын благородных родителей, воспитанник богатого родича Вельяминова.

При этом имени черноризцы, один из которых назвался Саввой, а другой Севастианом, переглянулись.

— Кирилл, княже, был в послушании у строгого старца, подвижника Михаила, — сказал Севастиан. — Тот научил его умной молитве, борьбу с духами злобы.

— Духи злобы искушают меня, — опустил голову княжич.

— Старец запрещал Кириллу поститься сверх сил, — продолжил повествование Савва, — велел вкушать пищу с братией ежедневно, а не спустя двое-трое суток.

— Мы часто видели Кирилла, когда сопровождали преподобного Сергия к его племяннику в Симонов, — завершил рассказ Севастиан.

— Слышно, подвижник ищет Божьей помощи уйти в пустынь, — счел нужным дополнить Савва. — Он уже и теперь обладает многими духовными дарами: даром слез, даром прозрения…