Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Зачем он был Батыеву темнику Бастырю более полутора веков назад? — с усмешкой прозвучал вопрос Ивана Всеволожа. — Однако же завоеватель его взял.

— Возьмем и мы, — предрек Иван Бренок.

Юрий разглядывал ров, вал, высокий минарет мечети, каменные палаты. Шуба объяснял:

— Вон та, справа — Судейский дом. За ней — Греческая палата, обиталище купцов заморских. Каменных жилищ здесь много. А живут в Великом Городе до десяти тысяч более богачей, чем бедняков.

— Не вижу трунов, вас встречающих, — заметил Снабдя.

— Трунов? — недопонял князь.

— Трупов? — спросил Бренок.

— Вящих людей, вельмож, — пояснил Шуба.

Город отделяла от пришельцев речка Малая Цивиль. Вскоре на противоположном берегу показалось несколько всадников. Оружничий Асейка Карачурин, бежавший из Орды на Русь через поволжскую Булгарию, опознал их:

— Тот, что в середине, говоря по-русски, тысяцкий. Зовут — Мамяк. С ним — воеводы: Мартул, Шахим. Четвертого не знаю.

Мамяк закричал по-русски чисто, будто всю жизнь провел в Москве:

— Зачем пришли?

Юрий поручил ответить дьяку. Тимофей Ачкасов, не имея равных в громогласии, ответил:

— Взять ваш город!

На сей раз Шахим гортанно предложил с восточным выговором:

— Тыри тышши злата-серебра бери, бери и уходи!

Юрий помотал головой: нет!

Мартул молча трижды сплюнул. Переговорщики умчались.

— Что ж, — вздохнул Снабдя, — время — разговорам, время — делу. За работу!

Войско стало переходить вброд Малую Цивиль. Возле Юрия сошлись на конях Шуба, Красный-Снабдя, нижегородские наместники Иван Лихорь с Григорием Владимировичем. Стали думать: с чего начать?

— Город укреплен дубовым тыном с двумя оплотами, — сообщил Шуба. — Между ними — вал. Будем зажигать?

Тут Красный-Снабдя ойкнул, дернул кулаком с досадой и выругался. Шуба проследил за его взором и воскликнул:

— Ну, хазун!

— Что за хазун? — не понял князь.

Братья Кошкины наперебой растолковали:

— Тщеславный чертушка!

— Надменный дьяволенок!

Наконец, Юрий увидел и обомлел: Иван Бренок, вскинув копье, ведет свою коломенскую сотню прямо к городу. Там пешие оружные защитники по рву с водой пригнали плот почти к самым воротам, обнеслись на нем щитами, стали крепко, изготовились…

— Что творит дурень! — возмущался Шуба.

Однако же Бренок налетом выбил людей с плота, почти достиг ворот, ударил в них, сломал копье… А сверху — стрелы черным ливнем, — щита не хватит целиком укрыться…

Не успел Бренок поднять свой щит. Упал!

Вот уж коломенцы и отходят. Одни несут своего сотника, другие их прикрывают.

Почти безжизненное тело положили на примятой траве. Юрий подъехал, спешился, нагнулся. Отчаянный ослушник не открыл очей. Подвели под руки старичка-лекаря, что оказался ближе. Раздели умирающего. Лекарь с важностью определил:

— Рана стрелою, сквозь броню, под сердце.

Юрий опять склонился чуть ли не к устам Бренка. Тот прошептал, не размыкая глаз:

— Государь, Василий Дмитрич, я испол…

И вытянулся.

Даже не знавшему покойного Юрию стало бесконечно жаль шального братнего любимца.

На гребнях стен торжествовали осажденные.

Бывалый воевода Красный-Снабдя направляюще взмахнул рукой. Вперед пошли люди с огнем и топорами, за ними — стрелки и копейщики. Одни подсекали тын, другие зажигали оплоты. Однако сильный ветер дул им в лицо. Поджигатели замешкались. Шуба с несколькими охранниками, закрывшими его щитами, устремился ко рву. Во всю мощь горла заорал:

— Заходите с другой стороны! Зажигайте город по ветру!

Ветер резко усилился, пока перемещались огневщики.

Тщетно было противодействие осажденных. Пожар в конце концов зародился, принялся расти. Зрелище развернулось ужасное: пылали целые улицы, огонь, поощряемый бурей, разливался быстрой рекой. Ополоумевшие жители стали выбегать из города. Началась сеча.

Перед Юрием положили тела Мамяка, Шахима и Мартула.

— Где их князь? — спросил он.

— Бежал, — беззлобно, как будто радуясь за счастливого беглеца, сказал Миша Кошкин. — Послали вдогон, да нашим коням арабских не догнать.

Вскоре из горящего Города прибыл Шуба. Взялся рассказывать, как булгары, не прося пощады, убивали жен, детей, самих себя или сгорали в пламени вместе с нашими нетерпеливцами, алчущими добычи. Юрий слушал вполуха. Не двигался, словно чего-то ждал. Подскакал Федор Голтяй-Кошкин:

— Княже, можно въезжать в ворота. От Больших Булгар — только кучи пепла. Пожар улегся. Дым еще кое-где…

Юрий не дослушал:

— Не еду. Движемся далее. На Казань!

Предстояло еще девяносто верст степного пути. Князь видел толпы пленных, в основном жен и детей. Не взятые в плен старики стояли горстками на противоположном берегу Малой Цивили и затуманенными, невыразительными глазами провожали радостных победителей. Над уходящим войском плыли звуки труб, бубнов, свирелей.

Юрия сопровождал Иван Всеволож. В свободной от поводьев руке держал калиту.

— Несметные богатства, Юрий Дмитрич, взяты нами в Больших Булгарах. Будет чем блеснуть перед государем. Разные ханские монеты в этом мешке. На многих изображены орлы, павлины, лебеди, тигры, львы, всадники, человеческие головы. На некоторых выбиты слова: «Алкаб Саин Хан хеледе аллагу муккугу». Это значит: «Алкаб Саин Хан, коего царствование да продлит Божья милость». Ведомо ли тебе, что Саин Ханом называли Батыя?

— Бог не слишком-то продлил его царствование, — заметил Юрий.

— Всему есть конец на Земле, — согласился Всеволож. И продолжил: — Вот монеты с изречениями из Алкорана. Восемь или девять денег весят около золотника. Ну, более или менее.

Юрий извлек из своей запазушной мошны серебряную монету с изображением птицы и со словами: «Великий князь Дмит.» вздохнул и спрятал: отцовская!

— Да, — закрыл калиту Всеволож, — только что я получил известие. С ним-то и подъехал к тебе.

— Как получаешь? — спросил Юрий, зная, что все вестоноши-гонцы объявляются прежде всего перед ним самим.

— В Большие Булгары весть пришла нынче ночью, — сказал боярин. — Может быть, и в Москву доставлена, да нас еще не достигла. Здесь мне открыл ее ордынский посольник Бегичка, за что был пощажен и отпущен.

— Что за весть?

— Как тебе ведомо, — начал Всеволож, — Витовт вознамерился вернуть к власти Тохтамыша, сместив нынешнего великого хана. Так вот, обе силы недавно встретились на берегах Ворсклы, притоке Днепра. Тимур-Кутлуг хотел мира. Витовт потребовал, чтобы его имя чеканилось на монетах Орды. Это означало бы ее зависимость от Литвы. Темник Эдигей от лица великого хана отверг дерзкое требование и заявил тогда: пусть его тамгу, то есть родовой герб, чеканят на литовских монетах. Так началась битва… Литовцы, казалось, одолевали, когда Эдигеева засада нанесла удар с тыла. Побежало все войско. Сам Витовт едва спасся с небольшим окружением. Погибли Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, Дмитрий Боброк-Волынский…