Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Родитель твой — великий женолюбец, — заметил Юрий, вспомнив коломенскую встречу с тестевой подружкой.

— Опять-таки при попущеньи матушки, — вздохнула новобрачная. — Впрочем, отцу слова не скажи, — прибьет! А я была помехой. Страшусь помыслить, кому могла достаться. То одному из младших сыновей рязанского Олега (по возрастам не вышло!), то ничтожному царевичу ордынскому, забредшему в Рязань (тот, к счастью моему, не пожелал креститься). Перестаркою осталась. А ты ждал.

— Как манны с неба! — горячо признался князь.

Княжна, ставшая княгиней, возвратилась к главному:

— Сегодня хитроумная Софья отравит данное мне свыше торжество.

— Как? — доискивался Юрий. — Чем?

Новобрачной пришлось объяснить:

— По ее мысли обе брачных каши состоятся в златоверхом тереме в одно и то же время. Столы поставят буквой «твердо». По концам верхней перекладины сей буквы посадят обе пары молодых. Представь себе!

Юрий представил:

— Верхняя перекладина у «твердо» — главный, короткий стол. К нему впритык — гостевой, длинный. Стало быть, Иван и Василиса окажутся напротив нас.

Княгиня сухо изрекла:

— Мне смотреть на Василису! Девчонка, что едва достигла лет, разрешенных церковью для брака, и я, вошедшая в постыдный возраст старых дев…

— Не говори так, — перебил супруг. — Ты и юней, и краше всех на свете!

Анастасия уточнила:

— Для тебя! — И молвила в дополнение: — Я в храме скрыла лик. Теперь готова сесть за пир хоть в парандже, как нехристь, лишь бы не сравниваться с Василисой, не терпеть позора. Но это же немыслимо! Вот тут уж Софья порадуется…

Юрий задумался. Когда карета остановилась, обещал:

— Все перерешу! Не плачь, а смейся!

Вокруг горели огни. Небо было в звездах. У красного крыльца — пылающие бочки, на оперенье лестницы — светящиеся плошки. Пушка бабахнула, до ушной боли объявляя первый ночной час. Молодых повели вверх. Возгласы! Дождь хмеля! Смех! В Набережных сенях Юрий разбил бокал, как повелось. Увидел изготовленные к пиршеству столы. Выделил среди чужих родные лица: вон матунька и братец-государь, и младшие Андрей с Петром, и даже отрок Константин, и Софья, дутыш Софья Витовтовна с тонкой улыбкой. А вон одноименец Святославич. И дядюшка Владимир Храбрый со своей Еленой свет Ольгердовной. За ними тяжело стоит Олег Рязанский, его поддерживает под руку жена Евпраксия. Тут же сестрица Софьица с супругом Федором Ольговичем. Вчера еще оба сверкали молодостью, сегодня уж не то. Конечно, их девчонка Василиска да Иван Серпуховской не прилично будут за столом смотреться рядом с такими же молодоженами, что вполовину старше. Юрий подошел к Василию:

— По крайней надобности на короткий миг уединимся, брат!

Великий князь приподнял брови, но не отказал. Порознь, чтоб не привлекать внимания, сошлись в комнатке для тайных встреч и одиноких размышлений. Тут уж Юрий полностью дал волю чувствам:

— Ты ничего не замечаешь, брат! Две брачных каши — за одним столом.

— Так веселее, — хохотнул Василий.

— Кому веселье, кому слезы! — возразил Юрий. — Не великая ль княгиня, дочь Витовтова, придумала сие двойное пиршество?

— Она от всего сердца предложила, — развел руками старший брат. — Опомнись, что с тобой? Ты издавна к ней нелюбовь держишь. За какой грех, позволь узнать.

Юрий пробормотал:

— Кто на кого что держит, разобраться бы! Зато с сегодняшней затеей мне все ясно. На виду друг перед другом выставлены две невесты. Одна — юница, хотя красой ни с кем не ровня, однако возрастом… Так вышло волею судеб!.. Да, возрастом не в той поре, когда венчаются. Ну, как и я с Иваном. Что, на нас глядючи, прикажешь думать всем гостям? Ужели Софье это было невдогад? Нет, налицо хитрейший замысел, достойный отпрыска Кейстутьева!

Великий князь попытался обнять брата:

— Преувеличиваешь! Хотя есть доля правоты: я и не сообразил. Моя княгиня тоже оплошала. Да каша уж заварена. Оставим темное, сосредоточимся на светлом.

Юрий отвечал с несвойственной ему твердостью:

— Анастасия плачет: я казнюсь. Великий праздник нам не в праздник. Увезу жену в свой терем, уединимся и поторжествуем без злых глаз.

Великий князь смутился:

— Сие невиданно-неслыханно! Ты захочешь положить позор на своих государя с государыней?

— Отвечу на позор позором, — не сдавался Юрий и пошел к двери.

Василий сказал вдогонку:

— Пришли ко мне Анастасию Юрьевну. Дозволь пред нею извиниться.

Юрий, выйдя, отыскал свою княгиню, позвал к брату. Проводил по переходу. Она едва дала согласие взойти: боялась, не перенесет ненужных объяснений. Уговорив, ждал, шагая взад-вперед. Времени прошло довольно…

Вот она вышла. Красная, но улыбающаяся. Поспешил, подал руку.

— Едем!

Жена сказала встречно:

— Остаемся. — И, видя изумленье мужа, разъяснила: — Василий Дмитрич доказал, что непригожий наш отъезд положит тень на государеву семью, а стало быть, на государство. Человек светел, если голова светла. Так и Великое княжество Московское. Не будем же собственным гневом пятнать свое отечество.

У Юрия вырвался тяжелый вздох:

— Государь всегда ставит страну вперед, а ее граждан — взад!

— Фу! — передернулась княгиня. — Не сердись! Василий Дмитрич обещал сесть с нами рядом. Матуньку, Овдотью Дмитриевну, посадит по другую сторону от нас. А злицу-Софью водворит обочь Ивана с Василисой. Ей, страхолюде, будет месть за хитроумный умысел.

Пир начался с молитвы и благословения митрополита Киприана. Каждый из гостей поздравил молодых. После первых нескольких заздравных кубков пришел черед чревоугодию. Юрий и Анастасия по обычаю почти не ели. Но он видел: повара старались удивить своим искусством. Рыбы разных видов подавались, цельные барашки, гуси, лебеди, цапли. Князь еще прежде проник в тайны московских поваров: они выбирают из рыб все кости, бьют мясо в ступках, пока не станет, как тесто, изобильно насыщают луком и шафраном, кладут в деревянные формы, жарят в масле на глубоких, как колодцы, противнях, чтобы прожарилось насквозь.

А вот яства из теста, начиненного сыром, поданного как клецки, иные продолговатые или круглые вкусности. Все это хрустит, услаждает вкус.

Кубки наполнялись дорогими винами: белым, легким рейнским, полубеременная бочка коего стоит до сорока пяти рублей. Вот пожаловала на стол и греческая романея, жатая из красных и белых мускательных лоз. Бочка ее тянет рубликов до девяноста.

Юрий вина не пил. Предпочитал пиво ячменное с хмелем и мятой или фруктовые меды: вишневый, малиновый, яблочный, смородинный. Князь берег ясность мыслей, разумность действий, ибо стоял на пороге таинства своей первой брачной ночи.

Жена сжала под столом руку мужа, стала поигрывать пальцами по его запястью. Он понял, склонился к государю-брату: