Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Лучшую? — удивился Юрий. — Беду?

Жена подтвердила:

— Лучшую, ибо с тобою общую.

Утром князь видел свою супругу за хозяйственными распоряжениями на каретном дворе. С тех пор долго не доводилось быть рядом.

Войско вышло из Галича в солнечный майский день. Небо девственно голубело, будто после зимы заново родилось. Леса еще голые, скинув снежную одежду, ждали весеннего оперения. Поля чернели в белых нашлепках: наследило перед уходом суровое время года! Дорогу — не назовешь дорогой: болотная полоса беспутья. Кони вязли по бабки, телеги и кибитки — по ступицы. Этак недалеко уйдешь. Одна надежда — на ветер: пусть быстрей сушит!

Ватазин остался оберегать Галич. Решено было жечь посад лишь в том случае, если разведчики донесут: московская рать идет к городу. Князь Юрий верил: такого не будет. Не за Галич тревожился, а за свой сторожевой полк. Не сели бы на хвост Андрей с Петром Дмитричи, супротивники-братья. И Константин. Ужели все-таки Константин?

Поход шел то ходко, то хило: на рысях — где по косогорам посуше, шагом — где в низинах повязче. Тряска в седле, стоянки в курных избах под соломенной крышей. В деревеньке Выбуть князь проведал жену, спросил, как и где спала. Ответила: «Хорошо. На голбце». На каком голбце? Оказалось, это в избе помост между печью и полатями.

Наконец, миновали Гороховец. Там наместник великокняжеский разрешил отдохнуть, но просил не задерживаться. Ушли, не ссорясь.

Теплело до середины месяца. Уже посуху подошли близко к Нижнему, стали в старом городке, что вверх по Оке, на берегу.

Здесь когда-то сползла гора с лесом и засыпала сто пятьдесят дворов. Эту слободу поставили еще великие князья Суздальские. Они ходили на разыскание: где рубить город, откуда распространять княжение по всей Низовской земле за Волгой и Окой. Леса здесь великие, населенные мордвой: пришлось потеснить. Все это рассказал Юрию заиндевелый от многих лет старик, промышляющий бортничеством. Он дал княжеской семье приют.

— Ненаглядные места! — любовалась заволжскими далями Анастасия. — Вот где воссиял бы стольный град ярче, чем Москва!

— Воссияет! — не перечил жене князь. — Дай время.

На широкий двор ступил усталый Вепрев, привязав кобылу у ворот. Дмитрий Юрьич ждал его:

— Ну, что, Борисыч?

— Худо! — мрачно молвил воевода. — Наместники великокняжеские, князь Федор Долгоглядов и литовский выходец прозвищем Юшка Драница, затворились в городе, не захотели допускать нас в Нижний. «Служим, говорят, признанному государю московскому, сыну Василия Дмитрича. Дядю же его, мятежника, не приемлем, даже как гостя». Так и сказали, господине. Передаю грубость слово в слово.

Князь задумался, потом велел:

— Покличь всех ближних для совета.

Когда пришли бояре, он сидел на наковальне, подложив седло. Разговор начал Борис Галицкий:

— Разведчик доносит, княже: московские полки, минуя Галич, от Костромы пошли к Нижнему.

Данило Чешко рассудил:

— Вот почему здешние правители к нам плохи.

Князь, не вставая, снизу вверх глянул на соратников с немым вопросом. Вепрев сказал:

— Не оточать же крепость [87] Оточить крепость — взять в плотное окружение. . Татары осаждали без успеха. Мы слабее. Ждать подхода московлян — класть голову на плаху в ожиданье топора.

Морозов поднял гневный взор на воеводу:

— Негожие твои слова!

Князь встал, решительно произнес:

— Идем отсюда. И подалее!

С уходом войска галичан из-под неприветливого Нижнего, погода резко изменилась, кропил с утра до ночи дождь. Грустно шли кони топкими путями. Черные погосты в несколько изб давали приют князю и его ближним, воины же спали под открытым небом. Стал истощаться кормовой запас, людской и конский.

— Камо грядеши? — услышал князь однажды под вечер божественный вопрос Семена Федоровича Морозова.

Нет, он не ощущал себя апостолом, бегущим от опасности. И здесь отнюдь была не каменистая дорога, мощенная рабами Рима. Однако Юрий Дмитрич вздрогнул от известного вопроса и ответил, будто виноватый:

— Стремлюсь ближе к Орде. Туда они не сунутся.

Боярин молвил откровенно:

— У чужих спасаться от своих — не дело.

Шли правым берегом Суры. За зарослями тальника черная гладь реки легла границей между братьями, между неизвестностью и поражением, между гордостью и позором. Небо придавливало низкими тучами. Войско шло в полном молчании под чавканье копыт, храп коней. На луговине показался погост всего-то в одну избу. Видимо, когда-то здесь был пожар: болтались остатки от еще нескольких жилищ. Князь приказал княгиню поместить в избе, себе же наскоро соорудить шалаш.

Ночью был сильный дождь. Проник сквозь лапник. Одежда отсырела почти насквозь. Мысли были об Анастасии: как она в курной избе?

Спящие рядом сыновья, Василий с Дмитрием, проснулись и зашевелились. Слава Богу, Дмитрий Красный в Галиче: не перенес бы отрок столь беспросветно мрачного похода.

Едва Юрий кашлянул, старший сын затеял речь:

— Тата, разглядел ли на противоположном берегу костры?

— Еще б не разглядеть! — откликнулся отец.

— Московская сила! Сура пока что разделяет нас.

— И будет разделять, — подал голос Дмитрий. — Перебраться через такую реку — не шаг шагнуть. Кто начнет переправу, будет бит еще на воде.

— Зато, — развил братнюю мысль Василий, — стоит нам отойти от берега, московляне тут же сядут на хвост.

— Так и будем стоять? — растерялся Шемяка.

— Спите! — оборвал отец. А сам не выдержал, подумал вслух: — Хоть бы знать, какой брат во главе войска, Андрей иль Петр?

— Дядя Андрей, — попытался угадать Шемяка.

Василий предложил сесть в лодку и с белым платом поплыть к противнику: там узнать все. Средний брат возразил, что переплыть дадут, а назад не пустят. Пришлось князю вновь приструнить княжичей, чтоб доспать ночь.

Утром — туч как не было. Рассвет явил чистое небо. Заря зажгла восток, засияло солнце.

Продрогший Юрий Дмитрич подошел к костру, стал греться. Огонь разложен был у крутого берега. Галицкий был уже тут как тут, сухой, выспавшийся.

— Кто тебе, господине, ставил шалаш? Мне Ивашка Светёныш.

Князь не ответил, глядел из-под руки. От противоположного берега отходила лодка с белым полотнищем. Ну все по словам сына Васеньки. Только в лодке не галичане, а московляне. Два гребца и… Кто же третий?

— Вот тебе на! — выпрямился Галицкий. — Переговорщики. Ого! Не просто кто-нибудь: сам воевода! Над ним знамя!

— Андрей? Петр? — гадал, как юноши-сыновья давеча, всматривался, привставал на носках близорукий Юрий Дмитрич.

И вдруг услышал от глазастого Галицкого:

— Константин!

Юрий уже и сам разглядел: Константин!

Сбежал на берег по крутой тропе. За ним — боярин Борис, кликнувший людей. Юрий сделал знак, чтобы остались все наверху. Лодка ткнулась носом в землю. Вышел воевода, гребцы застыли у весел.