Фаина Гримберг - Хей, Осман!

Эртугрул задумался, затем сказал такие слова:

- Быть может, слишком рано явились в государстве сельджуков прекрасные города, мудрецы, слагатели стихов и строители мечетей, хорошо устроенные базары и караван-сараи...

Осман удивился этим словам отца:

- Что ты говоришь? Я не могу понять тебя. Растолкуй мне сказанное тобою! Разве может явиться всё хорошее, всё, что служит к благоустроению и украшению государства и власти правителей этого государства, слишком рано? Я бы не удивился, если бы ты сказал, что всё оно может явиться слишком поздно! Но слишком рано! - Нет, я не понимаю этих твоих слов!..

- А я понимаю, что мои слова могут показаться странными! Но я имею в виду одну очень простую мысль. Послушай! Мой покровитель, султан Алаэддин Кейкубад, сын Кейхюсрева, был и в самом деле храбр и мудр. Более того, он имел хорошее, хорошо устроенное войско. Но то, что я тебе сейчас скажу, воспримешь ты, быть может, как очередную странность, высказанную мною. Итак! Войско султана было хорошо устроено, однако государство его с хорошими городами, с прекрасной столицей Коньей, было устроено куда лучше, чем его войско!..

- Я и вправду не улавливаю смысл твоих слов, - произнёс в задумчивости Осман. - Разве государство должно быть устроено хуже войска? Но ведь ты не это хотел сказать мне?

- Конечно же, не это! И не смущайся своего непонимания. Я и сам знаю, что слова мои могут показаться странными. Я говорю их тебе, потому что знаю, ты способен понять меня... Я сейчас говорю вовсе не о хорошем или дурном, лучшем или худшем устройстве государства и войска. Я говорю о равновесии; о том, что государство и войско должны быть равны в своём устройстве. Если государство и войско устроены в равной степени, нет, не плохо, не дурно, а, скажем так, устроены в равной степени просто; такое государство с таким войском может победить, если вступит в войну с другим государством, у которого устройство войска выше, лучше, нежели внутреннее устройство самого государства, то есть нет равновесия... Прежде войско монголов, огромное войско, и было их государством! Но уже давно они получили, как бы в наследство от завоёванных ими династий правителей благоустроенные государства с городами, стихотворцами, мудрецами и мечетями. Все эти государства выше по своему устройству, нежели войско монголов, давно уже монголы живут, лишённые равновесия, о котором я говорю тебе. Всё подчинено монголам! Мудрецы и стихотворцы завоёванных царств славят монгольских правителей; в храмах завоёванных городов жрецы просят богов о здравии и долголетии монгольских правителей. Но всё это одна лишь видимость! Отсутствие равновесия, о котором я говорил, погубит монголов. Скоро они принуждены будут уйти из всех захваченных ими земель. Они откатятся назад, в свои далёкие степи, и будут влачить там жалкое существование, вспоминая былые походы и былую славу. Они превратятся из повелителей половины мира в маленькое племя кочевников, перегоняющее свои стада по степям бескрайним!

- Прости! Но так трудно поверить в это!..

- Это случится. Монголы погибнут вовсе не оттого, что ослабело их войско, но оттого что слишком рано получили в своё управление благоустроенные города... Эти города слишком хороши, а войско монголов слишком простое, хотя и сильное...

- А войско сельджукских султанов?

- И оно было слишком простым для этих городов, слишком хороших!

- Стало быть, устройство государства и устройство войска должны быть в равной степени просты, или же - в равной степени непросты! Но тогда жизнь нашего становища обладает идеальным равновесием. Наша жизнь — жизнь простых пастухов, а наше войско... Да ведь у нас и нет войска! Нас мало; и каждый наш муж, каждый юноша - он и воин, и пастух. В мирное время - пастух, в битве — воин!..

- Ты верно понимаешь. И мы будем созревать медленно, как хорошее, доброе вино румийцев и франков, которое они сохраняют в особых бочках под землёй. Сейчас на этой земле одни лишь мы наделены равновесием! Потому и будущее этих земель, этих краёв - за нами! Твои сыновья и внуки создадут войско, которое будет плоть от плоти великой нашей грядущей державы! В этом войске соединятся все народы, все племена державы! Это войско не будет умнее державы, но и глупее державы это войско не будет. И держава будет великой!..

- Мне кажется... - начал Осман, глядя с восторгом на отца, худощавого и зябко кутающегося в меховой плащ, - мне кажется, теперь я наконец понял, что ты имел в виду, когда всё повторял слова о времени, которое придёт и уйдёт, которое может быть твоим или моим, или чьим-то ещё... Теперь я понимаю грядущее. И я понимаю, что делать мне! Я не стану ни на кого, ни на чьи владения нападать первым. Я знаю теперь: время само принудит меня к действиям...

- Ты ещё в детстве был разумен, любопытствовал и пытался понять многое. Ты говорил недавно, что мой голос ещё зычен, что я в состоянии громко петь и кричать. Но ведь теперь ты понимаешь, почему я, в сущности, слабею всё более и более. Это время, уходящее, убегающее от меня время лишает меня сил. Оно уже не моё. Оно - твоё, сын мой! И не проси меня жить и жить, и править нашим народом. Не проси меня!..

Осман молча поцеловал руку отца, загрубелую тыльную сторону ладони воина...

Эртугрул ладил с наместником монголов, султаном Алаэддином Кейкубадом, сыном Ферамурза. Несколько раз Эртугрул отправлял в Конью посольство с богатыми дарами. Но что были богатые дары кочевников? Везли коней, овечьи выделанные шкуры, ловчих наученных и воспитанных должно птиц. Сам Эртугрул был в Конье два раза. Во второй раз он взял с собой маленького Османа. Но мальчик запомнил эту поездку смутно. Они проехали несколько городов и все эти города явились для ребёнка словно бы на одно лицо. Он теперь, будучи взрослым, не определил бы, поворошив свою память, который из городов, виденных им, и был — Конья. Да он и мальчиком не знал этого... Вскоре после того, как Эртугрул передал Осману торжественно и на глазах у всего народа знаки власти, отец позвал сына в свою юрту и велел приготовиться к поездке в Конью.

- Поезжай, мой друг и сын! И будь умён. Изъяви почтение султану, притворись, будто бы ты полагаешь его полновластным правителем, не напоминай ему о его зависимости от Газан-Хана! Присмотрись к его придворным и подчинённым. Подумай, кто из них мог бы сделаться твоим союзником, а возможно, и содружником близким! Отправляйся в путь под нашим зелёным стягом с изображением волчьей головы. Пусть все узнают, что теперь ты - вождь нашего рода из племени кайы!.. Будь храбр, умён и спокоен...

Осман начал готовиться к дороге. Он собрал свиту, и большую, определив, кто будет сопровождать его. Для всех была сделана новая одежда. Осман решил, что его одежда почти не будет отличаться от одежды его спутников. Все они носили штаны, белые или бело-голубые, полосатые, но штаны Османа были сшиты из ткани узорной. Шнур украшался кисточками. Самые ближние Осману воины носили штаны с широкими штанинами, алые, оранжевые или тёмно-бордовые. В штаны заправлены были короткие воинские кафтаны. Чёрные кожаные ремни украшены были узорными железными бляхами, но на поясе Османа бляхи были серебряные. И каждый спутник Османа имел при себе заткнутый за пояс шёлковый цветной платок. А шапки на их головах были круглые меховые, более всего - из меха зайцев. Но шапка Османа была из медвежьего меха. В прошлом году он с опасностью для своей жизни добыл на охоте медведя. То был одинокий зверь. И, быть может, от одиночества своего звериного, очень свирепый и храбрый. Его подняли собаки. Но охотники и прежде уже узнали о нём, потому что он несколько раз нападал на пасущиеся стада, чего медведи обычно не делают. Это был крупный бурый самец. Собаки погнали его. Он бежал, затем поднялся на задние лапы и заревел грозно. Тогда охотники начали метать в него копья. Осман же отъехал на коне и пустил стрелу из лука, метко пробив сердце зверя, который рухнул с воем...