Александр Антонов - Монарх от Бога

Проводив священника, Багрянородный поспешил вызвать к себе Тавриона. Его повысили в должности. Теперь он стал логофетом дрома и держал в руках управление полицией, путями сообщения, почтой и «телеграфом» - световой связью с вышек. Ему принадлежало ведение посольских дел. Таврион явился вскоре же. Пополневший, но по-прежнему подвижный, он с поклоном сказал:

- Слушаю, Божественный.

- Вот что, преславный Таврион: сегодня же пошли толковых чиновников в Венгрию и на Русь. Должно им встретиться с королём Лукашем и князем Игорем и просить их, чтобы поддержали Византию в борьбе против Болгарии. Тому и другому надо будет напомнить, что у нас есть договор о взаимной помощи и что болгары забыли честь, нарушают мирный договор и могут пойти на Венгрию и Русь, если нас одолеют. Я напишу послам грамоты, и путь им открыт.

- Всё складывается благоприятно. Наш купеческий караван завтра уплывает на Русь, чтобы пройти Днепр по высокой воде. Идут купцы и в Венгрию. Послы будут там скоро, - ответил Таврион. - Но, Божественный, может, отправить послов и в Болгарию? Предупредить царя Симеона, что на него пойдёт большая сила трёх держав. Вдруг образумится.

- Готовь посла и в Болгарию. Не помешает.

Проводив Тавриона, Багрянородный сел в кресло и попытался сосредоточиться на череде неотложных дел. И тут же оперся в мысли о матушке Зое-августе. Он думал, что после его свадьбы она забудет о своём желании уйти в монастырь. Да, пусть возводит обитель - это отрада для души. Но оторвать себя от мирской жизни - это совсем другое дело. Она восемь лет простояла государыней и почти единолично правила державой. Что же теперь ей, деятельной, остаётся делать? Молиться? Исполнять послушание во благо мелочам жизни? Собирать хворост вместо Мелентины-келарши? Носить с озера воду, опять же выполняя послушание? И стало горько на душе у Константина. Он отправился в покои матери убеждать её отказаться от своей затеи. Но Багрянородный не думал ломиться в её душу напрямую. Он пришёл в небольшой красивый покой, стены которого были отделаны бирюзовым шёлком с диковинными цветами.

- Матушка, ты отправила деньги в монастырь? Как там идут дела? - спросил Багрянородный.

- Деньги не отправляла. Сегодня или завтра отправлю и всё узнаю. Жду Мелентину.

- Во дворце?

- А где же ещё? - удивилась Зоя-августа.

- Не надо бы, матушка, её сюда звать.

- Чего же ты боишься? Она стала другая, миролюбивая.

- Матушка, не верь. Говорят же на Руси, что горбатого только могила исправит. Я боюсь, что от неё в Магнавре искры посыплются и все вокруг запылает.

- Сынок, зло нужно лечить добром.

- Я помолюсь, чтобы мои молитвы помогли тебе. Но лучше бы ей здесь не бывать.

- Уповая на Бога, стерпим её, - отозвалась Зоя-августа.

Мелентина появилась во дворце вскоре после этого разговора. Как только она сошла с повозки и приблизилась к парадному крыльцу, так встретилась с Романом Лакапином, который шёл на хозяйственный двор, где его ждали гвардейцы. Он отправлялся к воинам тагмы, стоявшей в северных казармах близ Константинополя. С ней он должен был выехать к рубежам Болгарии. При виде Мелентины лицо его перекосилось, словно от зубной боли. Он гневно спросил:

- Кто тебе дал право появляться в Магнавре?

- Господь с тобой, пресветлый адмирал Лакапин. Ты что, боишься меня? А я пришла по воле императрицы Зои-августы. Знаешь такую? - уколола она Лакапина.

- Говори яснее, что тебе надо от неё?

- Не скажу. Это наше с императрицей дело.

Возмущённый Лакапин глянул в лицо Мелентины и заметил, что она улыбается. Это явно говорило о том, что она не боится его и готова пойти с ним на примирение. «Господи, лучше худой мир, чем добрая ссора», - мелькнуло у Лакапина, и он рассердился на себя: «Да что это я время тяну!»

- Иди, Мелентина, к Зое-августе. Да пожелай мне удачи.

- Вот так-то вернее. Езжай с Богом, во всём тебе будет удача.

И они разошлись. Знал Лакапин, что у вдовы Константина Дуки были основания питать к нему не только неприязнь, но и ненависть. По сути, его усилиями был раскрыт заговор Дуки, и он мятежника убил в схватке. Правда, он уговорил сенаторов не подвергать ни Мелентину, ни её сына Феоктиста ссылке и оставить за ними всё их имущество и особняк на проспекте Меса.

Однако миролюбивый вид Мелентины и впрямь был мнимым. Она ещё не приняла христианскую добродетель и милосердие за меру поведения. Скрывая своё истинное лицо, Мелентина готовилась исподволь посчитаться с Лакапином за свою загубленную жизнь, и ей для этого лишь требовалось время. Она надеялась дождаться, когда у Лакапина вырастут два сына, Стефан и Константин, в характерах которых ещё во время служения во дворце Магнавр она увидела деспотизм. Сановница Мелентина не ошиблась: они мужали такими, какими она хотела их видеть.

А пока Мелентина, пользуясь благосклонностью Зои-августы, добывала себе имя деятельной и добродетельной монастырской келарши. Встретившись в день приезда с Зоей-августой, она толково доложила ей, что в монастыре Святой Каллисты за минувшее время сделано немало для приведения его в достойное состояние.

- Обитель, матушка Зоя-августа, преображается, и всё стараниями Варипсава. Спасибо ему. Он купил на твои деньги много готовых срубов на кельи, и их привозят и собирают. Скоро и жить в них можно будет. И для тебя, матушка, келья возводится. Через неделю будет готова.

- Тебе спасибо, Мелентина, за радение во благо обители. Как там матушка Пелагия?

- В молитвах за тебя пребывает. Кончилась у инокинь скудная жизнь. И они за тебя Бога молят.

- А фундамент под храм заложили?

- Котлован под усыпальницы выкопали, и стены уже поднимаются. Скоро выше земли начнут расти.

- Так всё славно. Рвусь я туда. Душа уже давно в обители. Устала я от мирской жизни. Об одном сердце болит: как тут на троне Багрянородному стоять? Слышала я, Мелентина, что ты способна пророчествовать. Скажи мне своё слово о Багрянородном. Какой бы правда ни была, я выслушаю стойко.

Мелентина голову склонила, глаза спрятала, но при этом подумала: «Добра ко мне Зоя-августа и всегда была такой. Чего же я таю жало для неё? Не по-божески это. Ладно уж… доброта должна добром и оплачиваться». Она встала, взяла с тумбы горящую лампаду, поставила её на стол перед собой, села. Лицо её ярко осветилось. Она сказала:

- Садись, Зоя-августа, передо мной. Смотри мне в глаза. Как появится в них муть и чернота, когда буду говорить, опали меня гневом, лампаду с горячим маслом на голову излей. Будут глаза чистыми - слушай и верь: правдой одарю.

Зоя-августа передёрнула плечами. Зябко ей стало, по спине озноб пошёл - ведь просила она о запретном. Да отступать уже было поздно.

- Одари, если посильно. Какой бы правда ни была, стерплю, - повторила Зоя-августа, положила руки на стол, скрестила их, глаза поверх лампады на Мелентину нацелила.