Виктория Холт - В ожидании счастья

— Поднесите ближе свечи. Король не видит стакан.

Потом те, кто стоял вокруг кровати, поняли, что напугало врача — лицо больного было покрыто красными пятнами.

У короля была оспа. Все вздохнули с облегчением, поскольку теперь по крайней мере каждый знал, чем болен король, и можно было применить необходимое лекарство. Однако когда Бордо, врач, которого привела мадам Дюбарри и в которого она очень верила, услышал, как все радуются, он цинично заметил, что это происходит, возможно, потому, что от короля надеются получить кое-что в наследство.

— Оспа, — добавил он, — для мужчины в возрасте шестидесяти четырех лет с таким организмом, как у короля, представляет собой очень опасную болезнь.

Тетушкам сказали, что они должны покинуть спальню больного немедленно, однако Аделаида, выпрямившись во весь рост, спросила у доктора с королевским достоинством:

— Вы берете на себя смелость приказать мне уйти из спальни моего отца? Будьте осторожнее, чтобы я не уволила вас. Мы останемся здесь. Мой отец нуждается в сиделках, а кто, как не его собственные дочери, должен присматривать за ним?

Никто не осмелился насильно увести их, и они остались, фактически разделяя с мадам Дюбарри заботу о нем, хотя и умудрялись не присутствовать в спальне, когда она была там. Я не могла не восхищаться ими. Они трудились, чтобы спасти жизнь короля, подвергаясь ужасной опасности с преданностью сиделок. Я никогда не забуду храбрости моей тетушки Аделаиды, проявленной в то время, — конечно, и тетушек Виктории и Софи тоже, однако они лишь подчинялись своей сестре. Мужу и мне не разрешали приближаться к спальне больного.

Казалось, что дни тянутся бесконечно, как дурной сон. Каждое утро мы просыпались, спрашивая себя, какую перемену в нашей жизни принесет наступающий день. От короля нельзя было скрыть, что он болен оспой. Он потребовал, чтобы ему принесли зеркало. Взглянув в него, он в ужасе застонал, но потом успокоился.

— В моем возрасте, — сказал он, — никто не поправляется от такой болезни. Я должен привести свои дела в порядок.

Мадам Дюбарри стояла у его постели, но он печально покачал головой, посмотрев на нее. Самое большее огорчение причиняло ему расставание с ней, однако она должна покинуть его… ради нее самой и ради него.

Она ушла с неохотой. Бедная мадам Дюбарри! Человек, который стоял между ней и ее врагами, быстро терял силы. Король продолжал спрашивать о ней, после того, как она ушла, и чувствовал себя неутешно без нее. С того времени я ей определенно сочувствую. Я бы хотела быть с ней более доброй и откровенной. Как горько она, должно быть, чувствует себя теперь, и ее горе смешивается со страхом, что станет с нею, когда уйдет ее защитник?

Он, вероятно, нежно любил ее, поскольку постоянно откладывал покаяние в грехах, на котором все настаивали, считая, что, исповедовавшись, он должен будет распрощаться с ней, поскольку только таким путем может получить отпущение своих грехов; все время он, вероятно, надеялся, что выздоровеет и сможет вновь послать за ней и попросить вернуться к нему.

Однако одним майским утром состояние короля ухудшилось настолько, что он решил срочно послать за священником.

Из своих окон я видела тысячи парижан, прибывающих в Версаль, чтобы присутствовать здесь в момент смерти короля. С содроганием я отвернулась от окна. Мне показалось неприглядным зрелище, когда продавцы продовольствия и вина, исполнители баллад и песен располагаются лагерем в парке, словно в праздник, а не в траурные священные дни. Парижане были слишком реалистичными людьми, чтобы притворяться скорбящими, они радовались, поскольку уходила одна власть, а все свои надежды они возлагали на новую.

В покоях короля аббат Мадо ожидал вызова. Я слышала, как кто-то сказал, что впервые более чем за тридцать лет — когда он был поставлен в духовники короля — его позвали выполнить свои обязанности. До этого у короля не было времени исповедоваться. Возникал вопрос, сможет ли вообще Людовик XV перечислить все свои грехи за один раз?

Если бы я смогла быть тогда с моим дедушкой! Мне очень хотелось сказать ему, как много для меня означала его доброта. Я бы сказала, что никогда не забуду нашей первой встречи в Фонтенбло, когда он так очаровательно вел себя по отношению к напуганной маленькой девочке-подростку. Несомненно, такая доброта говорит в его пользу. И хотя он вел постыдную жизнь, никого из тех, кто участвовал с ним в распутстве, не принуждали силой поступать подобным образом, и многие любили его. Мадам Дюбарри своим поведением показала, что он был не только ее покровителем, но что она любила его. Теперь она покинула его не потому, что испугалась его болезни, а потому, что хотела спасти его душу.

К нам доходили новости о том, что происходит в покоях смерти. Я слышала, что когда кардинал де ля Рош-Эмон в полном церковном облачении вошел в спальню, мой дедушка снял с головы ночной колпак и безуспешно пытался стать на колени в постели. При этом он сказал:

— Если мой Господь соблаговолит удостоить такого грешника, как я, своим посещением, я должен встретить его с почтением.

Бедный дедушка, который олицетворял собой высшую власть всю свою жизнь; став королем в пять лет, он теперь лишается славы мира сего и вынужден предстать перед лицом Того, Чья власть поистине безгранична.

Однако высшие прелаты церкви не дают отпущения грехов просто в обмен на несколько невнятно произнесенных слов. Это был не простой грешник. Это был король, который открыто пренебрегал законами церкви, и он должен принести публичное покаяние в своих грехах — только таким образом можно заслужить прощение.

Существовал ритуал, в котором мы все должны были принять участие для того, чтобы спасти его душу. Была организована процессия, возглавляемая дофином и мной, в которой приняли участие Прованс, Артуа и их жены. Мы следовали за архиепископом из дворцовой церкви к постели умирающего. В руках у нас были горящие свечи, на лицах — скорбное выражение, а в моем сердце и в сердце дофина — печаль и великий страх.

Мы остановились у дверей, а тетушки прошли вовнутрь; мы могли слышать голоса священников и ответы короля. Через открытую дверь мы видели, что ему дают святое причастие. Спустя некоторое время к двери подошел кардинал де ля Рош Эмон и сказал всем собравшимся:

— Господа, король поручил мне сказать вам, что он просит у Бога прощения за нанесенные им обиды и за тот дурной пример, который он, король, явил своему народу. Если его здоровье поправится, то он посвятит свою жизнь искуплению грехов, вере и обеспечению благосостояния своего народа.

Когда я услышала эти слова, мне стало понятно, что король оставил все надежды на жизнь. Я слышала, как он произнес заплетающимся языком и голосом, утерявшим ясные и музыкальные тона, поразившие меня по прибытии: