Виктория Холт - Исповедь королевы

— Прощай, мое дорогое дитя! Я буду регулярно писать тебе. Все будет так, словно я с тобой рядом.

— Да, мама.

— Мы будем в разлуке, но я никогда не перестану думать о тебе, до самой смерти. Люби меня всегда! Это единственное, что может меня утешить.

И я вошла в карету вместе с Иосифом, который должен был сопровождать меня в течение первого дня моего путешествия. До этого я мало общалась с Иосифом. Он был намного старше меня, а теперь сделался чрезвычайно важной особой. Он был императором и управлял страной вместе с матушкой. Он был добрый, но я была в плохом настроении, и меня раздражала его напыщенность. Всю дорогу он давал мне советы, слушать которые у меня не было никакого желания. Мне хотелось думать о моих милых собаках. Слуги уверяли меня, что будут заботиться о них. Когда мы проезжали мимо Шонбруннского дворца, я смотрела на его желтые стены и зеленые ставни и вспомнила, как Каролина, Фердинанд, Макс и я наблюдали за тем, как наши старшие братья и сестры исполняли пьесы, оперы и балеты. Я вспоминала, как слуги приносили нам в сад закуски и напитки — лимонад, который матушка считала полезным для нас, и маленькие венские пирожные, покрытые кремом.

Перед отъездом матушка вручила мне пачку бумаг, которые велела читать регулярно. Я взглянула на них и увидела, что они содержат те правила и нормы, о которых она уже говорила мне во время наших бесед. Я обещала себе, что позже обязательно прочту их. В тот момент мне хотелось вспоминать о прежних временах, о приятности тех дней, когда Каролина и Мария Амалия еще не были столь несчастными. Я взглянула на Иосифа, у которого были свои неприятности, и подумала, что он, вероятно, уже оправился от своих несчастий. Он сидел так спокойно, прислонившись к роскошной атласной обивке сиденья!

— Всегда помни о том, что ты немка…

Мне захотелось зевнуть. Иосиф в своей тяжеловесной манере пытался внушить мне всю важность моего замужества. Знала ли я, что моя свита составляет сто тридцать два человека? Да, ответила я, я уже слышала обо всем этом раньше.

— Это твои фрейлины, твои слуги, твои парикмахеры, портные, секретари, хирурги, пажи, меховщики, капелланы, повара и все прочие. Только у твоего главного почтмейстера, принца Паарского, тридцать четыре человека в подчинении.

— Да, Иосиф, это очень много!

— Австрия ни в коем случае не может допустить, чтобы французы подумали, что такая страна, как наша, не в состоянии отправить тебя с теми же почестями, как это обычно делают они. Знаешь ли ты о том, что мы задействовали триста семьдесят шесть лошадей и что этих лошадей меняют четыре или пять раз в день?

— Нет, Иосиф, я не знала об этом. Но теперь ты уже сказал мне.

— Тебе следует все это знать. Двадцать тысяч лошадей размещены вдоль дороги от Вены до Страсбурга, чтобы перевозить тебя и твою свиту.

— Это огромное количество.

Мне хотелось бы, чтобы он больше говорил со мной о своем собственном браке и предупредил бы меня о том, чего мне следует ожидать от замужества. Все эти цифры наводили на меня скуку, и все это время с боролась с желанием расплакаться.

В Мёльке, которого мы достигли после восьми часов езды, наша торжественная кавалькада остановилась в женском бенедиктинском монастыре, где ученицы исполнили для нас оперу. Это была такая скука! Мне ужасно хотелось спать. Я продолжала вспоминать о прошлом вечере, который провела в спальне моей матушки в Хофбурге, и вдруг неожиданно почувствовала желание попросить у нее утешения, которое только она одна могла дать мне. Потому что, как это ни странно, несмотря на нее ее нотации, она действительно утешала меня. Я не осознавала этого, но чувствовала, что, пока она рядом со мной, такая всемогущая и всезнающая, я могу чувствовать себя в безопасности. Ведь вся ее забота предназначалась мне!

На следующий день Иосиф покинул меня, но я ничуть не огорчилась. Он был мне хорошим братом, он любил меня, но его разговоры наводили на меня ужасную тоску, и большую часть времени мне трудно было сосредоточиться.

Какое это было долгое путешествие! Принцесса Паарская ехала со мной в карете и пыталась утешить меня, рассказывая о чудесах Версаля и о том, какое блестящее будущее открывалось передо мной. Мы миновали Эннс, Дамбах, Нимфенбур. В Гюнсбурге мы отдыхали два дня у сестры моего отца, принцессы Шарлотты. По Шонбрунну у меня были о ней лишь смутные воспоминания. Некогда она была членом нашего семейства. Мой отец очень любил ее, и они часто подолгу гуляли вместе, но матушку ее присутствие раздражало. Наверное, ее раздражали все, кого любил мой отец. Наконец Шарлотта удалилась в Ремиремон, где стала аббатисой. Она с любовью говорила о моем отце. Я вместе с ней ходила раздавать еду беднякам, и это было некоторым разнообразием после всех этих банкетов и балов.

Мы пересекли Черный лес и прибыли в аббатство Шюттерн, где мне нанес визит граф де Ноай, который должен был стать моим опекуном. Он был стар и очень гордился обязанностями, которые были возложены на него его другом герцогом Шуазельским. Мне он показался тщеславным стариком, и я не могла бы точно сказать, понравился он мне или нет. Граф оставался у меня недолго, так как возникли проблемы с церемонией, которая мне предстояла. Вопрос опять заключался в том, чье имя должно было первым стоять в документах. Принц Стархембургский, который должен был официально передать меня французской стороне, сильно разгневался из-за этого. То же самое чувствовал и граф де Ноай.

В ту ночь я была очень печальна, потому что знала, что это моя последняя ночь на немецкой земле. Вдруг оказалось, что я плачу на руках у принцессы Паарской и снова и снова повторяю:

— Я никогда больше не увижу мою матушку!

В тот день я получила от нее письмо. Должно быть, она села и написала его сразу же после моего отъезда, и я знала, что матушка писала его вся в слезах. Отрывки из этого письма сейчас приходят мне на память:

«Мое дорогое дитя, ты сейчас там, куда привело тебя провидение. Даже если не думать о высоте твоего положения, все равно, ты — самая счастливая из всех своих братьев и сестер. Там ты найдешь нежного отца, который в то же время будет твоим другом. Доверяй ему полностью. Люби его и будь ему покорна. Я не буду ничего говорить о дофине. Ты знаешь, как я деликатна в подобных вопросах. Жена должна во всем повиноваться мужу. У тебя не должно быть другой цели, кроме как угождать ему и исполнять его желания. Единственное настоящее счастье в этом мире — это счастливый брак. Я могу утверждать это на основании моего собственного жизненного опыта. И здесь все зависит от женщины. Она должна быть готовой на все, всегда оставаться кроткой и, кроме того, должна уметь развлечь…»