Слав Караславов - Низверженное величие

Уполномоченный окружного руководства не был застигнут врасплох возражениями Дамяна и Велко. С Дамяном он был знаком давно, они вместе сидели в тюрьме, и потому разговор, несмотря на различие точек зрения, велся спокойно, дружески. Сам уполномоченный, похоже, не был твердо убежден в разумности решения и потому не слишком настаивал на его немедленном исполнении. Он предупредил лишь командиров, что у них могут быть неприятности. Сюрприз Дамяну преподнес комиссар. Велко заявил уполномоченному, что не стоит беспокоить товарищей и сообщать об отказе подчиниться их приказу. Они еще с Дамяном подумают. Есть время… Этот неожиданный ход комиссара потряс Дамяна. До сих пор они хорошо понимали друг друга, кроме того, вместе решили не исполнять указания, но подмигивание Велко подсказало, что он решил схитрить. Дамян был прямой человек, не любил таких вещей, но сейчас посчитал благоразумным промолчать. Его молчанье было замечено уполномоченным, и, оставшись вдвоем с командиром, он сказал:

— Хитер твой комиссар…

— Как все, кто «воевал» с гирями…

— При чем тут гири?

— А при том, что он долго работал весовщиком в «Витексе» и умеет точно взвешивать…

— Понимаю, — улыбнулся уполномоченный, — поэтому хочу тебе сказать, что и я не убежден в правильности решения об общей мобилизации в такое время. Это или ошибка, или тут кроется что-то иное… Но указание есть указание, и надо его выполнять…

Больше они об этом не разговаривали. Слово за слово — и добрались до проблемы зимовки. Дамян считал, что питание остается первостепенной задачей. От этого зависит, будет ли отряд весной боеспособной единицей или полуживой толпой. Возникал и вопрос, зимовать ли всем в одном месте или устроить отдельные лагеря для каждой группы. Ему казалось, что второй вариант лучше. Большое скопление людей, притом плохо вооруженных, создавало опасность, что они будут легко раскрыты и ликвидированы. По опыту он знал, что когда их было мало, то легче удавалось проникать на равнину и находить укрытие, да и связные встречали их более радушно. Когда в прошлом году они выходили с Велко вдвоем — к тому времени еще не началась Сталинградская битва, — то верные связные принимали их с большой охотой. После, к весне, когда число партизан в лесах увеличилось, ятаки стали опасаться, что большая группа не может пройти незамеченной. В первую зиму им пришлось очень рано покинуть укрытие в доме Марии Тошевой. Горные буковые леса еще как следует не покрылись листвой. Причиной преждевременного ухода была маленькая дочь хозяйки. Она случайно застала Велко в доме, когда он вышел из укрытия глотнуть свежего воздуха. Обычно в это время девочка находилась в школе, но в тот день учительница была не в настроении и отпустила детей пораньше. Девочка, ничего не знавшая о присутствии чужих, испугалась, выбежала на улицу и стала громко кричать.

Велко не успел вовремя остановить ее, и потому пришлось спешно покинуть укрытие. Вначале они спрятались на сеновале, подождали наступления темноты и затем, ни к кому более не обращаясь, ушли в лес. Весна была холодной и дождливой. Хорошо, что в кухне нашлись две бурки хозяина, они спасли их в плохую погоду. Через несколько дней им удалось выйти на другого ятака в соседнем селе. Он был рекомендован окружным партийным руководством. Они тоже знали его, но испытывали к нему какое-то странное недоверие, поэтому старались обходиться без его услуг. Однако двухдневные проливные дожди, обрушившиеся на них в лесу, неподалеку от села, вынудили искать тут укрытия, чтобы пообсохнуть. Они застали ятака в саду. Он-де вышел сюда, чтобы поправить какую-то канаву, которую разрушило потоком дождевой воды. Когда они подошли к нему, он растерялся и долго ничего не мог им ответить. Но, придя в себя, бросился в другую крайность, удивив их своей решимостью. Он предложил отвести их прямо в дом. Печь-де уже топится, еда готова, и все так хорошо, словно и нет рядом соседей, словно и не существует полиция, словно они были участники свадьбы, приехавшие на белых конях, с шумом и стрельбой, с пестрыми полотенцами через плечо. Он, мол, давно их ждал, и пусть они не поддаются впечатлению, будто он растерялся. Просто в первый момент не признал их, в мокрых бурках, с бородами. Запоздалая словоохотливость им тоже не понравилась, а потому они предпочли не входить в дом, а остаться на сеновале. Несколько раз он порывался принести им еду, но они его не отпускали. Лишь когда стемнело, согласились пойти в кухню. Жена хозяина уже легла спать, дети тоже. Они спокойно посидели там некоторое время, пообсушились, перекусили всухомятку творогом, а когда дождь перестал, поспешили уйти. Уход был мнимым. Они расстались с ним у плетня, подождали, пока он скроется из глаз, потом завернули за гумно, а оттуда снова перебрались на сеновал. Наверху в соломе было свободное место, они забились в темный угол и, сменяя друг друга, попытались поспать, чтобы утром быть бодрыми и выдержать до следующей ночи, когда они действительно хотели уйти из села. Их хитрость, вызванная нерасположением к ятаку, оказалась полезной. До обеда хозяин ни разу не появился на гумне. Его жена дважды приходила за сеном для скота, и они привыкли к резкому скрипу рассохшихся ворот. Поэтому, когда ворота заскрипели снова, это не произвело на них должного впечатления. Поразили голоса, мужские, грубоватые, сиплые. Один из вошедших так цветисто ругался, что, несмотря на свое рискованное положение, им не удалось сдержать улыбки. Этот матерщинник поглядел на сено, заглянул за высокий гребень соломы и загнул со смаком:

— И всего-то двое их было, ибахмамамудайбах…

— Только двое, — услышали они голос хозяина.

— Как же мы их упустили! — заохал другой.

— А ты сидишь, и они не отпускают тебя помочиться, ибахмамамудайбах…

— Какое там помочиться… Без них никуда… хотел было пойти за едой, чтобы послать жену сказать вам, что они здесь…

— Эх, какие деньги могли получить! Ибахмамамудайбах…

Разговор становился интересным. Говорили о них всерьез.

— Здесь, на соломе, сидели: один слева от меня, другой — справа…

— Они не должны от нас улизнуть, — как-то наставительно сказал сиплый голос.

— Не должны, не должны, но пока что смылись, ибахмамамудайбах!..

Когда снова заскрипели ворота и трое посетителей ушли, Велко снял палец со спускового крючка и поднял брови. Его лицо светилось в темноте, как солома. Наверное, и Дамян выглядел не лучше. Хорошо, что они вовремя ушли из дома этого столь настойчиво рекомендованного им ятака. Услышанное не нуждалось в пояснениях. Каждый переживал случай по-своему, и в то же время их мысли вертелись вокруг одного: надо предупредить товарищей. Подлец он, этот ятак. На недоброго человека нарвались они, хотя в молодости он и был арестован за левые убеждения. Глядя в темень сеновала, слушая шорохи, звук древоточца, оба думали о неприятных сюрпризах на своем пути, о том, как они пытались их предвидеть и избежать. Этот случай был весьма красноречивым. Когда они поняли, что за люди вошли в сарай, то готовы были встретить их как подобает, однако им не было известно, одни ли эти гости тут и стоит ли рисковать. Подождали. И хорошо сделали: узнали тайну. Они спасут жизнь другим товарищам, предупредив кого надо. Оба были довольны тем, что перехитрили свою смерть, и Дамян с присущим ему юмором не преминул ругнуться шепотом: