Луис Пинедо - Испанская новелла Золотого века

Поистине замечательна Гранада, город несравненный, с великолепными пышными строениями и несметным множеством жителей, обитающих в нем вкупе с серафимами, которые, совсем как люди, наслаждаются отпущенной природой благодатью, о славная Гранада, повсеместно почитаемая в Испании райским уголком, утопающая в зарослях красных роз, твои сады, затмевающие чудо висячих садов Семирамиды, завлекают и поражают пришельцев; здесь соперничают между собой целебный воздух, изобилие, благолепие и довольство; о город — средоточие величия и неги, ты мог бы одолжить достоинств любому из наиславнейших царств земных, и это послужило бы к вящей славе любого!

Так вот, в этом самом городе, а точнее сказать — истинном раю, проживал некий кабальеро по имени дон Алонсо де Варгас, обладатель скромных достатков и величайших добродетелей. И чем более очевидны становились для этого добродетельного сеньора тщета и убогость человеческого существования, чем более утверждался он в том, что срокам пребывания его в дольнем мире положен предел, тем сильнее сгущалась над ним тень смерти. А потому, как человек благоразумный, он должным образом подготовился к неминучему тяжкому пути, произведя кропотливый и тщательный расчет с земными делами.

Были у него сын и дочь, сына звали Хуан, имя же дочери было донья Исабель, и служили они стариковским летам единственным утешением, представая взору старца живым воплощением собственной души, тем хрупким телесным продолжением, стремление к которому присуще всем людям. И потомство достойно представляло свой род: добропорядочность и благонравие доньи Исабели были на устах у всех, да и сына отличали пригожесть и благовоспитанность. И потому так повелось, что если устраивали в городе праздник, то юноша неизменно радовал горожан своим участием, а если возникала ссора, то, даже нанося порой урон своему карману, а равно душевному спокойствию, он по-доброму улаживал ее. С друзьями и себе ровней он держался с достоинством, был благожелателен и вел себя безупречно, с низшими бывал ласков и щедр и оттого пользовался всеобщим расположением. Любили его и бедняки, и богачи. А если к уже упомянутым добродетелям еще присовокупить сердечность, благоразумие, любезность в обхождении и миловидность, то нечего и говорить, что всякий раз, как о нем заходила речь, отовсюду слышались одни хвалы, и было это справедливо и по заслугам.

Как водится, не чурался дон Хуан общества своих сверстников, таких же юных кабальеро, и особенно подружился с одним из них по имени Дьего Мачука, потомком того самого знаменитого храбреца, который в битве за Севилью, оказавшись безоружным, пустил в дело вместо меча оливковую ветвь и сотворил ею изрядные подвиги. А так как у одногодков, чему тут удивляться, переживания схожие, а, стало быть, и поступки одинаковые, то во всем меж собой друзья ладили и досуг проводили так, как его обыкновенно проводят в молодые лета.

И вот случилось раз дону Хуану рассказать о дружбе с доном Дьего отцу и сестре, и добрый старик, уже наслышанный о достоинствах кабальеро, тем более внушающих уважение, что выказывал их человек совсем молодой — и это в наше-то время, когда юность вместо того, чтобы стеречься пороков, ими бахвалится, — так вот, старик отец одобрил выбор сына и поощрил его, а потом удалился к себе, оставив вдвоем с сестрой. Меж тем дон Хуан, не подыскав ничего подходящего, о чем бы можно было с нею поговорить, опрометчиво продолжал превозносить достоинства приятеля, его отвагу, великодушие и скромность, так что получалось, по его словам, что нет в мире достойнее кабальеро, нежели его друг.

Вот так и проснулось в донье Исабели столь опасное в женщинах праздное любопытство, так пробудилось желание взглянуть на дона Дьего, ведь не доводилось ей дотоле слыхивать о таких совершенствах. Со смиренницами как раз и случается, что если уж у них в голове что-нибудь засядет, то никак им от этого желания не отделаться.

А потому неосмотрительно нахваливать девушкам мужчин, и совсем другое — хвалить женщин, слывущих образцом добродетели. Такие хвалы очень редко пробуждают желание взглянуть на тех, кому они предназначаются. Впрочем, славословие одним в присутствии других порой выглядит прямой неучтивостью, и самая умная из женщин и та непременно заподозрит в сказанном какое-нибудь унижение для себя самой. Женщины в таких делах очень чувствительны и способны разобидеться на малейшую небрежность, сочтя ничтожное нарушение этикета за личное оскорбление.

А потому, умело скрывая свои чувства — где уж мужчинам за женщинами в таких вещах угнаться, — донья Исабель ответствовала, что ей было бы только лестно повидать человека, которого так высоко ставит ее брат, ведь брату она доверяет безоговорочно, к тому же ей надлежит прислушаться к замечанию глубокочтимого батюшки, призвавшего брата крепко хранить узы этой дружбы. Пообещал брат сестре, что так оно и будет, и к сказанному присовокупил, что желания его простираются дальше, что пришлось бы ему весьма по душе, когда бы дона Дьего приняли в доме как своего, и они бы породнились.

И тогда сестра, зардевшись — а любой девушке ничего не стоит закраснеться, если только она положит это уместным или же ей помстится, что так она краше выглядит, про то даже знатоки женских уловок и те не догадываются, — так вот, желая соблюсти приличия, донья Исабель сказала:

— Господин мой и брат, никогда не совершу я ничего такого, что придется вам не по вкусу, ибо превыше всего я ставлю вашу любовь и добродетели, но девушкам моих лет не пристало вмешиваться в эти дела, и даже будь я старше, то и тогда бы не озаботилась ими. Конечно, ежели было бы мне дано выбирать, я желала бы взять в мужья человека наидостойнейшего, конечно, когда бы намерение мое совпадало с волей нашего батюшки, который один и есть властитель всех моих желаний. Но коль вы ко мне благоволите, я верю, что мои помыслы и с его стороны не встретят возражений, особливо потому, что хозяин в доме у него уже есть.

На это дон Хуан отвечал, что такие речи, как всякая застольная беседа, имеют целью всего лишь приятное времяпрепровождение, но что он глубоко обрадован благоразумием и душевным благородством сестры, а равно намерением беспрекословно повиноваться праведной воле батюшки. На прощанье сказал дон Хуан сестре, нимало не веря собственным речам, что уповает на грядущее, в котором осуществилась бы малая толика ее чаяний. В то время как донья Исабель сгорала от желания повидать превознесенного до небес кабальеро, дон Хуан направился к дону Дьего и в мельчайших подробностях пересказал ему беседу, не преминув расписать красоту сестры, ее скромность и рассудительность. Польщенный благосклонностью, дон Дьего ответствовал как мог любезнее, и приятели остались предовольны друг другом.