Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова

Милован собрал на «берегу» все свои наличные силы, не только лучники, но и все кто мог носить оружие были готовы, в случае если татары все же преодолеют и разобранный участок гати, доберутся до берега… готовы встретить их на берегу уже мечами, топорами и саблями, рогатинами. Татары же все не начинали атаку, видимо, определяя, где проходит брод, где еще вчера была гать, чтобы атаковать именно там, ибо даже шаг в сторону означал попадание в бездонную трясину. А может просто решали, кому идти первыми, ведь первые наверняка все будут убиты стрелами, или засосаны трясиной. Даже ранение означало в дальнейшем неминуемую смерть – на узком броде никто уже не вытащит, а тела убитых и раненых станут мостом, гатью для тех кто будет атаковать следом… Только в войске с железной дисциплиной было возможно исполнение такого рода приказов. Именно таковой она и была в монголо-кипчакском войске, вошедшим в историю под названием монголо-татарского.

Бурундай как никто другой понимал, что преодолеть эти тридцать сажен можно только замостив разобранную гать трупами его воинов и быстрыми перебежками от щита к щиту новых волн атакующих. Он всегда славился, что в сражениях не нес больших потерь, но здесь без этого было никак не обойтись.

Бояна смотрела из-за раздвоенной березы на разобранную часть гати и пододвинутому к ней вплотную «передовому» щиту татар. Расстояние было небольшое и она, отложив татарский лук, держала наготове свой привычный, охотничий. Когда, наконец, с десяток татар выскочили из-за щита и побежали к предполагаемому месту брода, она почти не целясь выстрелила. Но ее стрела не попала в того в кого она метила, ибо за мгновение в того татарина угодило сразу несколько стрел, причем две прямо в лицо и он с диким криком повалился в холодную болотную жижу. Пожалуй на каждого из татар атаковавших из-за передового щита пришлось не менее чем по десятку стрел и они все без остатка легли… Но не все стали мостом для следующих волн атакующих, так как некоторые падали не туда где был брод, а в сторону. Кто-то вообще сразу попадал не на брод, а в трясину… Та же участь ждала и второй и третий десяток. На месте бывший гати лежали безмолвные и стонущие, кричащие тела. Те кого не засасывало трясиной и обозначали точное место брода… Уже легло не менее пяти десятков, а «замощено» оказалось не более десяти сажен. Большинство стрел не убивало, а наносило раны и если раненый падая не захлебывался то он громко стонал, кричал… Таким образом вскоре уже «живая гать» так громко стонала, что наверняка бы повергла в ужас любого стороннего наблюдателя. Но здесь не было сторонних наблюдателей, здесь были только действующие лица, и им, ни атакующим, ни обороняющимся предаваться ужасу было некогда.

Бояна без устали натягивала тетиву и стреляла, часто не видя, попала ли ее стрела или пролетела мимо. У нее кончился один колчан, она взяла заранее приготовленный второй. Казалось, что рано или поздно эта новая гать из безжизненных и еще подававших признаки жизни тел все-таки достигнет берега. Но когда уже было «замощено» примерно половина пути, которое надо было преодолеть атакующим… возник затор. Тела уже не тонули, а ложились одно на другое, образуя завал. Видимо в первых рядах пали наиболее отчаянные, или чем-то одурманенные воины. В последующих «волнах» таковых было уже намного меньше. Дикая картина, дикие вопли раздающиеся из той кучи из под ног, в конце концов подействовала, в какой-то момент очередная волна атакующих не выскочила из-за переднего щита, вернее выскочил десятник и был тут же сражен стрелой в шею, остальные оставшись без командира оробели и поспешили вернуться под прикрытие – вся атакующая цепочка замерла на месте… Непрерывно длящаяся уже немалое время атака более не возобновилась. Когда оробевшую десятку в обратном направлении от щита к щиту извлекли с гати, Бурундай приказал каждому переломать хребет… Но возобнавлять атаку он приказа не отдал, хотя за каждым щитом продолжали стоять готовые броситься вперед воины. Впрочем, те кто стояли ближе не могли не слышать душеоаздирающих стонов и воплей их погибавших в холодной жиже товарищей. От осознания самому, своим телом стать частью гати… от этого боевой дух падал. Понял это и Бурундай. В дальнейшем то, что случилось с казненным десятком, может иметь неоднократное повторение. Он вынужден был признать, что взять болотный остров на кураже уже не получится, если продолжать атаку потери возрастут многократно – Бурундай дал отбой… Крики и стоны истекающих кровью, замерзающих в ледяной жиже, прекратились только с наступлением темноты.

Бурундай потемнел лицом, когда ему доложили, что на гати осталось свыше двухсот его воинов. Некоторые тысячники с опаской в разговорах меж собой высказывались, что взять этот проклятый болотный остров можно будет, если у орысов кончатся стрелы. А они кончатся не скоро, и своих достаточно и много тех, что взяты из колчанов воинов Мансура. И вновь Бурундай не знал, как поступить дальше. Продолжать устилать трупами это болото? Для него полководца умелого это было неприемлемо, а другого способа «достать барса с дерева», увы, не было. Нет, он не собирался иметь голову этого коназа притороченному к его седлу, а его цаплю-утку в качестве постели, ценой половины своего тумена. Оставалось последнее, взять орысов измором. Да они сумели сделать некоторый запас солонины и прочих долгохранящихся продуктов. Но скотину на остров они не угнали, по гати это сделать не возможно. Эту скотину обнаружили его фуражиры не далеко в лесу. Пастухи убежали, а коров пригнали в село и стали забивать. Хотя для семи тысяч человек этого мяса хватит не надолго, но это означает, что этого мяса нет и не будет на острове. Также нет коровьего молока, без которого начнут умирать их маленькие дети. Долго ли сможет коназ Милован при таких делах поддерживать дисциплину в своем народе, тем более, когда там начнется голод и болезни? Все оно так, но и у Бурундая со снабжением тумена возникли немалые проблемы. Чем кормить людей после того как будет доедено найденное в лесу стадо, ведь более в округе ничего найти не удалось? И это не самая острая проблема. Куда острее – чем кормить лошадей, пока не сошел снег и не появилась свежая трава. Несколько тысяч лошадей уже сжевали почти все сено, что нашли в селе и вот-вот доедят солому с крыш. Тому же коназу лошадей кормить не надо, у него там на острове их просто нет. И еще Бурундай чувствовал, что времени у него немного. Перед самым штурмом болотного острова из ставки Джихангира прибыл гонец с известием, что Бату-хан отказался от похода на Новигород из-за невозможности продвигаться по дорогам, превратившимся в сплошное болото. А стоять и ждать пока дороги просохнут, он не мог по той же самой причине – не чем было кормить лошадей. Потому Джихангир повернул на юг в степи, где теплее и уже пробивается молодая травка – там и только там можно было прокормить лошадей, основу боевой мощи великой армии. Так же по пути непобедимое войско пройдет через те орысские города, что остались в стороне от «облавы», то есть остались не разоренными и там можно еще взять богатую добычу.