Вадим Каргалов - Даниил Московский

— Твое ли дело, старик…

Повыла Дарья да и села в телегу. А чтоб не сбежала, приставили к ней для догляда молодого гридня Любомира.

Везут Дарью, а рядом гридин на коне и на нее поглядывает. Гридин собой пригож, рослый, широкоплечий, все норовит в глаза Дарье заглянуть. И невдомек ей, что гридин уже утонул в ее голубых очах.

Млеет Любомир, и сердце счастливо постукивает. Догадался — не любовь ли к нему явилась? И одно ему невдомек, к чему великий князь забрал отроковицу во Владимир.

Лето на осень повернуло. Первые заморозки тронули траву. Она прижухла, и лист на деревьях прихватило. Ярче заалела рябина, ждала зимнего снегиря. Заметно укоротился день.

Сразу же за городом, где лес почти подступил к крепостной стене, гридин Любомир поставил силки. Хитро приспособил на лису. И изловил-таки, крупную, огненную. Обрадовался. Не для себя изловил, для Дарьи. Снял шкуру, вычинил и принес в холопскую, где Дарья жила.

— Будет те шапка в зиму, — сказал, смущаясь.

Покраснела Дарья, однако от подарка не отказалась. Никогда еще и никто не баловал ее. А гридин ей приглянулся еще с того дня, как везли ее во Владимир из Ростова.

На княжьем дворе Дарью приставили к княгине Анастасии. Строга княгиня, но Дарью не обижала. А вот великого князя Дарья побаивалась — всегда хмур и взгляд колючий. Заметил он, как гридин Любомир на Дарью заглядывается, одернул сурово:

— Холопка эта не для тя, гридин.

Озадачил князь Любомира, призадумался тот, почему сказал так.

Незаметно и осень миновала, зима не заставила себя ждать. Завалила снегом Русь, замела дороги, заковала реки в ледовые мосты, давят морозы.

По первопутку, едва унялась погода, приехал во Владимир из Москвы князь Даниил Александрович. Великий князь встретил брата в сенях. Обнялись и, дождавшись, когда Даниил кинет шубу и шапку, направились в гридницу.

Великий князь приезду брата удивился: московский князь в последнее время наезжал редко. Однако не спросил, что привело во Владимир Даниила, решил дождаться, когда тот сам расскажет. А тот не спешил, посетовал на дань скудную, в полюдье столько собрали, дал бы Бог до нового урожая дотянуть. А еще пожаловался на бедность княжества Московского, посокрушался, что отец, Александр Ярославич, его, князя, обидел. Видать, решил, коли Даниил молод и несмышлен, спорить не станет, так и дал ему в удел малую волость…

Великий князь слушал молча. Да и о чем речь вести? Чать, не на него, Андрея, Даниил жалуется, а на отца.

Ко сну Даниил отошел, так и не заведя разговора, с чем приехал. И только на другой день, когда уезжать собрался, сказал:

— Ты, Андрей, великий князь, над всей Русью встал. Так к чему еще глаз положил на переяславскую землю? Поди, ведаешь, князь Иван мне ее завещает после смерти своей?

Отвел глаза великий князь, пробормотал:

— Еще князь Иван жив, а ты, брате, делишь шкуру неубитого медведя.

— Нет, брате Андрей, не хочу меж нами распрей и оттого приехал к те, чтоб помнил и на Переяславль не зарился.

— Что плетешь такое?

— Истину зрю. Не чини мне обиды, не озли меня.

— Аль с угрозами?

— Кой там. Не заставляй нас с Иваном слезами омываться, управы у хана искать.

Ухмыльнулся князь Андрей:

— На великого князя замахиваешься? Думал, ты ко мне, Даниил, с добром. Я ведь тя любил как брата меньшего.

— Коль любишь, так и чести. Помни, отец у нас един, Невский.

— Мне ль не ведомо? Аль я от отца отрекаюсь? Поди, не забыл, как он завещал о единстве Руси печься? Отчего и хочу, чтоб вы все под единой властью ходили.

— Под твоей?

— Я — великий князь.

— Ну-ну…

С тем московский князь покинул Владимир.

Зимой князья и бояре отправились в полюдье, объезжали деревни, собирали дань. Ехали санные поезда в сопровождении дружин. Нередко дань приходилось отбирать силой. Да и по лесным дорогам обозы подстерегали ватаги гулящего люда. Бились с гриднями люто топорами и рогатинами, шестоперами и вилами-двузубцами.

В деревнях смерды твердили: мы-де прошлым летом ханским баскакам двойную дань отдали.

Великий князь сам в полюдье не поехал, послал тиуна с дружинниками. Месяц объезжал тиун села и деревеньки, а на обратном пути с дороги свернули в переяславскую землю, с переяславских смердов дань собирать. Но тут мужики встали на пути. Староста первой деревни, смерд угрюмый, бородатый, уперся:

— Мы князю Переяславскому даль платим, уезжал бы ты добром, тиун.

Озлился тиун, велел гридням отстегать старосту плетью.

— Ты, староста, и все вы, смерды, под великим князем ходите, такоже и князь ваш Иван. Как великий князь повелит, по тому и быть.

Очистили гридни хлебные запасы смердов, забрали солонину в бочках, кожи и холсты, какие бабы наткали, и уехали.

Староста в Переяславль, к князю Ивану, поспешил, и еще тиун великого князя не успел во Владимир воротиться, как переяславский князь узнал о произволе великого князя. А следующим днем из Переяславля в Москву санями отъехал князь Иван, дабы с князем Даниилом о бесчинстве великого князя Андрея Александровича совет держать.

В опочивальне стены новой доской обшиты, смолистой, а потому пахли сосной, а еще сухими травами. В волоковое оконце хитро заглянул краешек луны, будто намерился подсмотреть. Где-то за печью, что в другой горнице, застрекотал сверчок. Да так у него ладно получалось, то короткими, то длинными переливами. Во дворе мороз трескучий, зима в силу вошла, а в княжеских хоромах жарко, дров не жалеют, эвон леса какие. Еще с осени дворовые холопы навезли, поленницу сложили, целую гору, до самой весны хватит.

Князь Андрей Александрович вошел в опочивальню тихо, стараясь не шумнуть, чтоб княгиня Анастасия не пробудилась. Разоблачился. Босые ноги утонули в медвежьей шкуре, раскинутой по полу, улегся на широкой деревянной кровати, на осколок луны поглядел. Чего он в опочивальню заглядывает, не Анастасией ли залюбовался? Есть чем. Эвон, молодая, ядреная, рядышком разбросалась, горит, коснись — обожжет. Князь даже опасается — горяча слишком. Однако сам себе не признавался, что стар для нее, потому и ревнив.

Приезд Даниила на память пришел, его угроза управы искать у хана. Зло подумал: надобно по теплу первому в Сарай отправиться да хвосты прижать и Ивану Переяславскому, да и брату Даниилу тоже.

Сказал вслух:

— На кого замахиваются?

Анастасия не спала, спросила:

— Ты о чем?

— Брата Даниила припомнил. Они с Иваном Переяславским замысливают на меня жалобу хану принести. Весной в Сарай поеду.

— До весны еще зиму пережить надобно.

И положила руку ему на грудь, придвинулась. Князь отстранился, не хотелось близости, знал — попусту, уже сколько раз. А потом упреки.

Анастасия догадалась, отвернулась, лишь спросила обиженно: