Вадим Каргалов - Даниил Московский

— Егудай, почему не ведут Ногая? — спросил у темника.

— Великий хан, — темник потупил голову, — его зарубил в бою русич. Он привез тебе голову непокорного.

Лицо Тохты искривилось в гримасе, он хлестнул темника плетью.

— Где этот гридин?..

Любомир спешился, поцеловал землю у копыт ханского коня. Тохта дышал тяжело, замерла его свита.

— Ты не исполнил моего повеления, русич!

Любомир поднял голову, смело взглянул хану в глаза:

— Величайший из величайших, Ногай погиб как подобает воину, с саблей в руке.

Тохта поднял плеть, но удара не последовало. Голос хана был хриплым:

— Ты не притащил мне живого Ногая, а совершил над ним суд, какой вправе вершить только я, а потому я казню тебя.

К Любомиру подскочили нукеры.

— Поступите с ним так, как он с Ногаем.

Нукеры кинулись на гридня, но тот оттолкнул их:

— Не троньте, сам пойду!

Княгиня Анастасия лежала на высоких подушках, и мысли ее были далеко, там, где в Дикой степи хан казнил Любомира. О том поведали гридни, поздней осенью воротившиеся из Орды.

Говорят, беда не ходит в одиночку, княгиня в том убедилась. Для кого теперь жить, задавала она не раз себе этот вопрос. Почему не убилась тогда, падая с лошади?

Скрипнула дверь, и в опочивальню вошел князь Андрей. Анастасия насторожилась. Он уселся в ее ногах, долго молчал. Она ни о чем не спрашивала. Пожалуй, Анастасия знала, какой разговор поведет Андрей Александрович. Последнее время он избегал княгини, все дни был пасмурным, готовился к зимнему полюдью.

Князь вздохнул:

— Ты не убереглась, Анастасия, и горько наказала меня.

— Аль я того хотела, княже Андрей Александрович?

— Сколь лет ждал я.

— Видно, гак Богу угодно.

— За чьи грехи? — усмехнулся он.

И в опочивальне снова наступила тишина. Наконец князь промолвил:

— Кому стол наследовать?

Что она могла ответить ему?

— Когда я брал тебя в жены, то мыслил о сыне, но ты долго жила пустым цветом.

— Моя ли в том вина?

— Господь рассудит.

Сказал князь и будто хлыстом ударил княгиню. Она сжалась, попросила:

— Дозволь, великий князь, мне в монастырь удалиться.

— В келье покоя ищешь? Либо есть покой на земле?

— Богу послужить хочу, вины свои отмолить.

При тусклом свете лампады, тлевшей под образами, Анастасия увидела, как зло сверкнули глаза князя.

— Сердцем чуял, не любила ты меня уже с того часа, как взял тя в жены.

Ничего не возразила Анастасия. Встал великий князь, подошел к двери и, за ручку взявшись, бросил резко:

— Поступай, как душа те подсказывает.

Не могло укрыться от великого князя Владимирского, что теряет он ханское благоволение. Почему? И так гадал князь Андрей и этак, ум отказывался понимать. Ужли семя недоверия посеяли брат Даниил и племянник Юрий?

Угроза потерять расположение хана страшила Андрея Александровича больше, нежели желание княгини Анастасии удалиться в монастырь.

Ныне хан Тохта обрел невиданную силу, его власть распространилась от седых гор Урала и Закаспия до горбов Карпатских, и теперь ни один из князей не будет искать защиты у Ногая.

Дабы сохранить великий стол, владимирский князь Андрей Александрович весной отправится на поклон к хану, но прежде сходит на Переяславль, заставит переяславцев покориться воле великого князя.

Нельзя сказать, чтобы он не задумывался над словами Анастасия, что она хочет уйти в монастырь. Он не только не возразил, но даже и одобрил ее желание стать монахиней. Если ей не суждено сделаться матерью, к чему быть женой?

В гридницу тиун заглянул;

— Кажись, к снегу повернуло, ветер с моря задул.

— Все ли готово к полюдью, Елистрат?

— Два десятка саней да полсотни гридней дожидаются санного пути.

— С тобой боярин Ерема поедет. Смердов не жалей, они на слезу давят. Особо проследи, чтоб рухлядь порченую не подсовывали, мех самолично проверяй. Кто из мужиков дань утаивать почнет, того на правеж, дабы другим неповадно было.

Князь Андрей потер крупный нос:

— Вели печи топить, ночью колею.

И снова о полюдье заговорил:

— Поторопись, Елистрат, ино баскаки наедут за ордынским выходом.

— Люд злобится, хан ясак на откуп отдал.

— На то ханская воля, и нам ему не перечить.

— Я ль перечу? Откупщики-нехристи шкуру сдирают, как бы до смуты не довели.

— Баскак — слуга хана, у него охранная грамота. Хан за баскаков с нас спросит, поди, не забыл, как мурзу Чету ублажали за бунт суждальцев? Кабы Тохта о том прознал, помыслить страшно. Все мы под его властью ходим и дышим по ханской милости.

— Слух есть, княгиня нас покидает.

Князь Андрей Александрович посмотрел на тиуна строго:

— Я княгине волю дал, и епископ благословил, пусть поступает, как ей Бог повелел. О том боле не воспрошай.

Тиун, прихрамывая, удалился.

— Покличь боярина Ерему! — вслед ему крикнул князь.

Узнав о смерти Ногая, княжич Юрий со смешком сказал брату Ивану:

— Хан хана жрет и тем сыт бывает.

На что Иван заметил:

— Мыслю я, брат, настанет та пора, когда источится сила ордынская.

— Не верится, велика она.

— Ныне велика, а завтра? Печенежские аль половецкие орды малы были? Время, брате, время перетрет.

— Когда такое случится, нас жизнь сомнет. Не доживем мы до ордынской погибели.

— Нас не будет, другие увидят. Мыслю, к тому времени князья наши в разум войдут, к единению Руси потянутся.

— А до той: поры мы еще не раз псами лютыми друг другу горло грызть будем…

Иван сказал с сожалением:

— Тут я, брате, с тобой согласен.

Зима легла ровная, снежная, унялись ветры, и не давили морозы. Ночную тишину нарушали лишь караульные со стен:

— Вла-ди-мир!

И сызнова все замирало.

А на рассвете город пробуждался от колокольного звона, звали к ранней заутрене.

На первой неделе после Покрова покидала Владимир княгиня Анастасия. Умостилась в широкие розвальни вместе с холопкой, согласившейся разделить с госпожой ее долю.

На розвальнях поклажа, вещи Анастасии, в руках холопки ларец из кипариса с серебряными монетами — вклад княгини в монастырь.

Накануне отъезда навестил Анастасию епископ Владимирский, грек Андриан, напутствовал:

— Дочь моя, — говорил епископ, — в молитвах и послушании обретешь покой мятущейся душе…

Утром, в час отъезда, вошла княгиня к мужу попрощаться. Тот встретил ее холодно, промолвил:

— С Богом. Замаливай не только свои грехи, но и мои.

И отвернулся…

Сани окружила дворня, приковылял тиун, скинул шапку, поклонился низко, чуть не коснулся снега бородой:

— Путь те добрый, княгинюшка, завсегда помнить тя будем.

— Ты, Елистрат, за великим князем доглядай, он ныне в тревогах. — Поманила тиуна и чуть ли не в ухо шепнула: — Заблудшийся он, на брата Даниила замахивается. Отговори, либо Дмитрием не сыт?