Владимир Афиногенов - Нашествие хазар (в 2х книгах)

— Что это? — показал комит острием меча на вздувшиеся жилы на икрах ног. — Ходил в кандалах?

— Ходил, — признался Дубыня.

После убийства хазарина Дубыня подался в печенежские степи, что находились по обе стороны Борисфена, напротив его больших и малых порогов. Дорогой был схвачен неизвестными людьми, судя по всему татями, и продан с молотка в Херсонесе. Два года гнул спину на виноградниках на одного из отличившихся в бою «бессмертных» [29] «Бессмертные» — так называли закованных в железо с головы до ног катафрактов — солдат византийской конницы. , получившего впоследствии звание кандидата [30] Кандидат — низший придворный чин. . За грубость и непослушание Дубыню забили в деревянные кандалы и отдали в работы на соляные прииски. Эти кандалы он протаскал почти полгода… Вот с тех пор при большой нагрузке и вздуваются у него на ногах жилы.

На другой день протосфарий увёз с собой Лагира и ещё нескольких молодых солеваров, оставив взамен провинившихся, как некогда Дубыню.

Чернобородый продолжал каторжанить, и прошёл ещё год. Старец-алан, надорвавшись совсем, умер, и вот теперь и мать Лагира находится при смерти… Говорила она Дубыне перед тем, как ему отправиться с соляным обозом в Херсонес: «Сынок, увидишь там моё единственное чадо, зелёную ветвь нашего старого, умирающего дерева, накажи приехать… Я хочу в последний раз перед тем, как душа моя пойдёт странствовать между землёй и небом, взглянуть в светлые очи сыночка. Отец… Он так хотел, чтобы наш Лагир возжёг огонь под его погребальной лодьей [31] Аланы, живущие в Крыму, в те времена тоже были язычниками. . Но он не приехал, и я сердилась не него, а позже узнала, что находился он в походе против угров [32] Угры — эти племена населяли тогда нижнюю честь Приднепровья и северные берега Меотийского озера. . И потом я ругала себя, что плохо подумала о своём сыночке. Лишь молила богов, чтобы не был убит. Дубыня, сынок, если и теперь он не сможет приехать, ничего… Я пойму, я всё пойму, потому что я — мать…»

Вот почему Дубыне так надо было попасть в Херсонес.

Пройдя поляну, он спустился в лощину — и тут услышал треск ломаемых кустов.

В этот момент луна снова зашла за тучу, пахнуло сразу прохладой, в стороне Чёрного озера проухал филин, смолк на какое-то мгновение и снова жутко проухал…

Это уханье отвлекло Дубыню от других звуков леса и также от приближающегося треска кустарника. А когда снова сосредоточил на нём всё внимание, то уже не только услышал, но и увидел, как из-за можжевельника появились две громадные собаки и остановились на краю лощины.

Тут и луна высвободилась из-за тучи, и ещё явственнее приняли очертания и кусты, и деревья, и обвалистые края лощины, и собаки. Дубыня, затаившись, до боли в глазах всмотрелся в них и в более поджарой и не такой мохнатой признал волка — возле сердца неприятно кольнуло. «Неужели теперь и меня так же, как деда…» — промелькнуло в сознании. Но два крупных зверя — волк и овчарка (Дубыня точно определил породу собаки) обнюхали друг друга и бросились бежать к большой дороге.

«Что-то много страхов для меня в одну ночь… Ишь, как мечется нечисть, словно не пускает к кумирне, — подумал Дубыня. — Ничего, уже скоро, а там возле Белбога и усну спокойно».

И точно, тропа быстро привела Дубыню на капище. Деревянный Белбог стоял на взгорке, вымазанный кровью диких оленей, и весь был усыпан спящими мухами. С восходом солнца они оживут и роем закружатся возле истукана, десятками тысяч меленьких жизней олицетворяя общее пробуждение…

Встав перед идолом на колени, Дубыня поклонился ему до земли, вытащил из тоболы рысью шкуру, расстелил её, лёг и тут же заснул. Знать, действительно от Белбога шли благодать и сила, что дают путникам успокоение и сладостное забытьё…

…«Взз, взз», — стало доходить до сознания Дубыни, он провёл по лицу рукой и проснулся. Солнце уже поднялось над землёй и светило меж стволов деревьев и сквозь кустарники, в воздухе носились мириады насекомых, и сквозь их беспрерывное мельтешение было не просто разглядеть лицо Белбога. Но оно улыбалось, это точно, Дубыня сразу отметил — лицо деревянного бога улыбалось…

И разом улетучились заботы, печали, стали смешными ночные страхи. Дубыня потянулся всеми членами могутного тела и крикнул громко: «Ого-го-го!» Перелетела с ветки сосны на еловую лапу белка, перед глазами мелькнул её пушистый хвост, слегка задранный кверху, застрекотала сорока за озером.

Спустившись к нему и увидев угрюмые берега, густо поросшие камышом и тальником, синеватый ещё туман, висевший над тёмной водой, усмехнулся, досадуя на себя за неосторожное громкое проявление своих чувств. «Вон из этих камышей недолго и стрелу схлопотать», — подумалось. Но радость так и распирала грудь: наконец-то наедине с лесом, озером, небом и солнцем…

Оно поднималось всё выше и выше. Испарялся туман и глохли звуки; да разве такое оно, это солнце, там, над Меотийским озером, когда, также поднимаясь, высушивало воду на теле, и кожа страшно зудела, и солёный пот, втрое солонее обыкновенного, застилая глаза, разъедал веки?! И вот, чтобы добыть себе право увидеть другое солнце и ополоснуть лицо и глаза чистой водой, понадобилось Дубине целых два года прилежного труда на приисках и примерного поведения. И это с его вспыльчивым характером, с его тягой к свободе!.. Но он добился того, что его взяли в обоз, да ещё сделали старшим. Теперь мечта побывать в своём селении и увидеть сестру и брата как будто сбывалась, потому что по пути в Херсонес реку Альму миновать нельзя…

Туман испарился совсем, и Дубыня увидел, как на середине озера играет рыба, высоко выпрыгивая из воды и ярко-серебряно сверкая чешуёй. В нём проснулся азарт рыбака. Да и есть хотелось. Знал, что рядом с такими озёрами, на берегах которых стоят кумирни богов, всегда имеется сработанная людьми, тихая заводь, куда заходит рыба, являясь пропитанием путников, пришедших поклониться идолу. И точно — скоро Дубыня нашёл заводь, а возле дуба, склонённого над берегом, сачок на длинной, отполированной руками жердине. Прежде чем закинуть его, Дубыня насобирал сухих сучьев и листьев, сложил в кучу, высек кресалом из кремня огонь и развёл костёр.

Хорошо было видно, как в мелкую заводь, после того как воду прогрело солнце, косяком повалила рыба: щука, угорь, окунь, плотва, и даже сомы. Правда, передвигались они лениво, то и дело шевеля длинными усищами.

Дубыня выловил двух угрей, насадил их на нож и стал жарить. Угри — самая вкусная рыба, про неё от отца Дубыня слыхал самые невероятные истории: будто по ночам они выползают на сушу и пожирают на полях горох, чечевицу и бобы. Они могут находиться без воды более шести дней и ночей и не умереть. А когда подыхают, то не всплывают на поверхность, как все мёртвые рыбы…