Эркман-Шатриан - История одного крестьянина. Том 2

Мой дорогой Мишель!

Мы пережили нелегкое время: I год Республики войдет в историю народов.

Я с удовольствием читал все твои письма к Маргарите и раз сто собирался тебе ответить, но нам приходилось бороться со столькими врагами, нам угрожали такие серьезные опасности как внутри страны, так и извне, что я боялся слишком уж уверенно говорить о будущем или же обескуражить тебя. Нынче дела республики пошли на лад: враги наши отброшены. Они вернутся — не страшно! У нас есть время для того, чтобы передохнуть и подготовиться как следует их встретить.

Я ведь смотрю на тебя как на сына и, что бы ни случилось, хочу, чтобы твои дети, которые будут и моими детьми, знали, как вел себя их дед в трудные минуты, — лучшего наследства, чем образец патриотизма и храбрости, мы не можем им завещать. Иного примера я не подам нашим детям, — надеюсь, это пойдет им на пользу.

В своем последнем письме Маргарита писала тебе, что Сен-Жюст, Леба, Ренки, Берже и я проезжали в вандемьере через Пфальцбург. Мы ехали из Меца, где инспектировали арсеналы, и направлялись в Страсбург. Время было тяжелое: опасность давно нависала над нами. После сдачи Майнца и Валансьена, мятежа в Лионе, предательства в Тулоне, ударов, нанесенных нам в Вандее, маневров Питта, задумавшего прибрать к рукам наши запасы провианта, неуклонного снижения стоимости ассигнатов, голода в деревнях из-за нехватки рабочих рук, необходимых для, возделывания земли, — после всех этих бед Конвент вынужден был принять весьма энергичные меры, за которые я голосовал, потому что они справедливы и были вызваны обстановкой. Конвент обновил состав Комитета общественного спасения, который в тогдашних обстоятельствах оказался слишком мягок, — он предал Марию-Антуанетту и жирондистов суду Революционного трибунала; он издал декрет о приостановке действия конституции и объявил страну в состоянии революционной войны вплоть до заключения мира [108]; издал декрет о мобилизации всех граждан с восемнадцати до сорока пяти лет [109], а также о реквизиции лошадей для кавалерии; об уплате налогов натурой для содержания войск; о создании в каждой коммуне революционного комитета, который должен сообщать Главному наблюдательному комитету об интригах контрреволюционеров; он установил максимум на предметы первой необходимости, шкалу заработной платы и оплату за рабочий день [110], твердый курс ассигнатов; направил представителей Конвента в департаменты для ускорения набора людей в армию и переписи оружия, а также в армию — для наблюдения за генералами, чтобы они служили примером преданности родине… И тем не менее этих мер оказалось, недостаточно.

Но хорошие плоды это все же дало. Республика была спасена: победа под Ваттиньи и под Шоле, взятие Лиона показали, что мы находимся на верном пути. Все наши потери произошли из-за предательства или неспособности монархистских генералов, которых мы имели глупость оставить на своих местах; все восстания внутри страны были подняты бывшими депутатами Учредительного и Законодательного собраний, которых темные люди выбрали из числа своих врагов — по наущению министра-жирондиста Ролана! — и бывшими чиновниками, не желавшими расставаться с большими деньгами, которые они получали от казны и по Красной книге. Значит, надо было заменить этих генералов более молодыми, выходцами из народа, и обезвредить роялистов, маскирующихся под республиканцев-федералистов.

Этим мы и собирались заняться в Эльзасе.

Но тут возникла серьезная опасность. После того как вас двинули из Майнца в Вандею, две наши небольшие армии — Рейнская и Мозельская — оказались один на один перед ста тысячами австрийцев и пруссаков. Они вынуждены были отступить: Рейнская армия на линию Виссенбурга, а Мозельская к Саару. Враг находился между ними. Он мог двинуть свои силы в Лотарингию. Тогда наши армии попытались соединиться. Но, к несчастью, силы противника были слишком велики, и мы понесли поражение под Пирмазенсом. Пришлось нам отступить из Хорнбахского лагеря и отдать врагу оборонительные сооружения Виссенбурга.

Когда в вандемьере мы прибыли туда, Рейнская армия уже отступила к Саверну, а Мозельская — к Сааргемину. Пруссаки вступили в Лотарингию, австрийцы — в Эльзас, Хагенау открыл им свои ворота, Форт Вобан был взят, Ландау уже три месяца находился в осаде. Везде кишмя кишели капуцины, неприсягнувшие священники, эмигранты, которые открыто призывали к гражданской войне, надеясь превратить наш край в Вандею. Страсбургские власти вступили в сговор с противником, намереваясь сдать ему город.

Как видишь, Мишель, положение было далеко не благоприятное.

Комитет общественного спасения назначил Гоша командующим Мозельской армией, а Пишегрю — командующим Рейнской армией. Никто еще не знал, на что способны эти генералы. Прусские отряды дошли уже до холмов Досенгейма, до Сен-Жан-де-Шу; Птит-Пьер и Битш были окружены, и войска наши пали духом. Необходимо было изменить положение.

Сен-Жюст, Леба и я — мы сразу поняли, что придется принять решительные меры. Оба мои коллеги — лучшие друзья Робеспьера, люди молодые, очень образованные, очень спокойные и даже холодные, они отлично все видят и не отступают перед сильными средствами. У меня, по сравнению с ними, душа просто нежная: и часто думаю, что людей надо жалеть, а не гневаться на них.

Спустившись по косогору к Саверну, мы с возмущением обнаружили, сколь истощены защитники родины, какую страшную они терпят нужду. Донон и Шнееберг уже покрылись снегом, на равнине дул сырой ветер, а наши батальоны стояли лагерем в грязи, без палаток, без башмаков, без шинелей. Мы встретились с Пишегрю, толстомордым хитрым крестьянином в форме командующего; он рассказал нам, как обстоит дело у него в армии. Выехали мы оттуда в сопровождении эскорта, ибо разведка противника добиралась до Мармутье, Васселона и даже дальше, и всюду мы наблюдали одну и ту же картину — во всем нехватки, нужда: лошади у кавалеристов стоят прямо под открытым небом, без соломы, без сена, без попон, солдаты бродят по полям, выкапывая оставшиеся в земле овощи, или отправляются на поиски пищи в покинутые деревни, рискуя быть схваченными.

Это нас тем более удивило, что представители Конвента Мило и Гийярден, которые были посланы туда еще до нас, создали в Эльзасе, как и во всех угрожаемых районах, революционный легион [111], — легионы эти должны обеспечивать войска всем необходимым. При легионе существует разъездной трибунал, обязанный разбирать споры, которые возникают между гражданским населением и солдатами, занимающимися реквизицией. Но эти представители плохо выполняли свой долг! В Страсбурге народные общества устроили нам роскошный прием, а местные власти заверили, что все обстоит как нельзя лучше, однако мы не могли не заметить, что народ бедствует, солдаты раздеты, никакой дисциплины нет и в помине, как нет и военачальника, которому они бы подчинялись, что аристократы купаются в роскоши, что караульную службу несут плохо, что городские ворота до полуночи стоят настежь и так далее и тому подобное. Увидели мы и то, что гражданские и военные власти находятся в сговоре с врагом.