Эркман-Шатриан - История одного крестьянина. Том 1

Это была великая истина. И позже, как известно, она послужила нам: тесно держась вместе, патриоты свершали великие дела не только для пользы Франции, но и всех народов.

Не упоминалось больше ни о Лафайете, ни о его друзьях — Байи, Дюпоре, братьях Ламет, которые прежде назывались фельянами, и, говорят, продались двору. Когда король принял конституцию, Лафайет вышел в отставку, покинув пост генерала национальной гвардии; позже он пожелал именоваться мэром Парижа, но избиратели предпочли Петиона, и Лафайет отбыл в Овернь.

«Курьер», «Народный оратор», «Дебаты якобинцев» и другие газеты, которые получал Шовель, не проявляли больше к ним интереса, пока Законодательное собрание не потребовало, чтобы трирские и майнцские курфюрсты разогнали сборище эмигрантов. Сделать это курфюрсты отказались и выставили требование: восстановить владения немецких принцев в Эльзасе. Император австрийский Леопольд даже объявил, что придет на помощь курфюрстам, если они подвергнутся нападению. Тогда король заявил, что он применит военную силу, если сборище эмигрантов не рассеется к 15 января, а указом Законодательного собрания братья короля, принц Конде и Мирабо-младший, были обвинены в преступлении как заговорщики. Было создано три армии в пятьдесят тысяч человек каждая, под командованием Люкнера [157] Люкнер Никола (1722–1794) — французский генерал, родом из Баварии, с 1791 года маршал, командовал Рейнской армией, затем Северной армией, позже армией Центра; в августе 1792 года был назначен главнокомандующим; в октябре был смещен. В октябре 1793 года был арестован по подозрению в измене и казнен по приговору Революционного трибунала. , Лафайета и Рошамбо: от Дюнкерка до Филиппвиля, от Филиппвиля до Лаутербурга и от Лаутербурга до Базеля.

Все думали, что вот-вот разразится война, но все так и тянулось до марта, а за это время роялисты яростно обрушились на клуб Якобинцев: их газеты вопили, что это — разбойничий вертеп. Статьи фельянов, подписанные Барнавом, Андре Шенье [158] Андре Шенье (1762–1794) — французский поэт-монархист, выступал в защиту Людовика XVI, был арестован и казнен по приговору Революционного трибунала. и еще кое-кем, повторяли те же обвинения. Но якобинцы им уже не отвечали — считали, что не стоит труда. Настоящая битва назревала между монтаньярами и жирондистами. И вот в феврале 1792 года она разразилась, и всем известно, что она могла кончиться только истреблением тех или других.

Вероятно, еще никогда испокон века не доводилось никому читать столько прекрасных речей о войне. Каждый смелый человек был принужден принять участие и выступить «за» или «против», ибо дело шло о его собственных правах, его жизни, крови, его семье и его стране. Так ведется и поныне. И каждый может убедиться, не чересчур ли я превозношу силу духа этих людей.

Мы были в таком неистовстве, народ в Париже и в провинциях так стремился освободиться от кабалы, которая ему мешала, досаждала и угрожала, он так непоколебимо решил сохранить свои права и имущество и так ненавидел всех тех, кто ловкостью, хитростью или силой пытался отнять у него завоеванное, что в конце концов мы ринулись бы на врага, как исступленные; но внезапно умер из-за своего беспутства Леопольд, император австрийский, только что пославший сорок тысяч человек в Нидерланды и двадцать тысяч на берег Рейна. Он принимал всякие снадобья для поддержания сил, и у него начался антонов огонь.

Тогда кое-кто решил, что его сын Франц, король Богемский и Венгерский, получив корону императора Германии, поступит благоразумнее и отзовет войска от наших границ, поскольку наши распри его не касаются. Но не тут-то было, — не успев вступить на трон, молодой принц, подстрекаемый аристократами и священниками своей страны, предъявил требование Законодательному собранию: не только возвратить эльзасские поместья немецким князьям, но и восстановить три сословия во всей Франции и возвратить все бывшие имения духовенству.

Это уж было чересчур! Видно, он решил обращаться с нами, как с челядью, окриком, чтобы добиться повиновения. Узнав об этом, ни один патриот не остался безучастен. Мы были возмущены, и 23 апреля, хоть Шовель противился и неустанно повторял, что война всегда ведется для выгоды вельмож и никогда не ведется для выгоды народа, все были настроены воинственно. Жан Леру внес в клубе предложение сделать запрос о войне в Национальное собрание — он хотел переспорить самого Шовеля, упрекал его в том, что тот не поддерживает честь страны — самое большое ее богатство.

Гнев заставлял меня соглашаться с дядюшкой Жаном, а здравый смысл — с Шовелем.

Весь день — это был понедельник — лил дождь, мы были огорчены, возмущены и совсем приуныли; то и дело мы бросали работу, проклиная негодяев, из-за которых терпим столько невзгод. Наконец вечером, после ужина, около половины восьмого, мы пустились в путь, увязая в грязи. Впереди шел понуря голову дядюшка Жан под большим красным зонтом, за ним Летюмье в поношенном каррике, а следом, вереницей, остальные патриоты.

Придя в Пфальцбург, мы увидали, что всюду царит волнение; люди перебегали из дома в дом, как это бывает при необычайных событиях; о чем-то оживленно переговаривались в узких темных сенях. Мы решили, что все это из-за запроса, который собирался сделать клуб. Но, очутившись на небольшой площади, мы поняли, что дело обстоит совсем иначе: лавка Шовеля открыта настежь, и народу набилось в ней столько, что места не хватило, и целая толпа теснилась на улице. В лавке, посреди скопища людей, припавших друг к другу, на стуле с газетой в руке стояла Маргарита.

До конца жизни образ Маргариты, которую увидел я в тот вечер, не сотрется из моей памяти: темноволосая головка, склоненная под висячей лампой, сверкающие глаза, вдохновенное лицо и воодушевление, с каким она читала вслух.

Она только что окончила читать, когда вбежали и стали пробиваться через толпу, орудуя локтями, жители Лачуг, забрызганные грязью. Тут, конечно, поднялся шум; Маргарита обернулась, и раздался ее ясный, звонкий голосок:

— Слушайте же теперь декрет Национального собрания. Это говорит сама Франция!

И она стала читать:

— «Декрет Национального Законодательного собрания.

Законодательное собрание, обсуждая предложение короля, учитывая, что Венский двор, вопреки договорам, продолжает оказывать явное покровительство мятежным французам; что двор этот заключил со многими монархами Европы союз против независимости и безопасности французского народа; что Франц I, король Венгрии и Богемии после своих заявлений от 18 марта и 7 апреля сего года отказался расторгнуть этот союз; что, несмотря на сделанное ему 11 марта 1792 года предложение сократить в мирное время количество своих войск на границах, он продолжал усиливать приготовления к враждебным действиям; что он безусловно посягнул на суверенитет французского народа, объявив о своей готовности поддержать притязания на владения во Франции со стороны немецких князей, которым французский народ продолжает предлагать возмещение за упомянутые владения; что он старался посеять рознь между французскими гражданами и вооружить их друг против друга, предлагая недовольным поддержку со стороны сообщества держав; принимая, наконец, в соображение его отказ ответить на последнее послание короля французов, Собрание считает, что нечего надеяться на то, что путем дружественных переговоров можно уладить все эти притязания и что это, по существу, равносильно объявлению войны.