Александр Доронин - Тени колоколов

Анафему, произнесенную в Успенском соборе, встретили по-разному. Многие соглашались с Патриархом, но были и такие, кто осуждал его. Без архиерейского суда, мол, в это дело не надо было лезть.

В царском дворце Никона защищала одна лишь Татьяна Михайловна. Теперь царевна вновь жила с братом. Дом, пристроенный к Алексеевскому монастырю, ей надоел. Здесь хоть сноха Мария Ильинична командовала, да всё равно она не бедная приживалка. Кроме того, Алексей Михайлович дорожил ее мнением, любил больше всех из сестер. Вот и сейчас она, встретив брата Государя, не боясь, сказала:

— Святому владыке, видимо, надо было по-иному поступить. Да и дядюшка уж очень кичлив. Патриарха не почитать — куда уж больше греха на себя взять. А коли ещё в Константинополе узнают, как мы Патриарха почитаем, всю страну проклянут.

Алексей Михайлович был согласен с сестрой, но как с боярами быть? Те словно лесные клещи: вопьются в тело — не вытащишь. Хитрово и в это утро шушукал ему в ухо: «Ты, Государь, Никона не защищай, он и тебя на Соборе проклянет. Уж больно крут он и непокладист. Хватит, долго держал государевы вожжи, теперь их в свои руки бери. Не возьмешь, и тебя под себя подомнет, вот посмотришь…»

Вспомнив об этом после ухода царевны, Алексей Михайлович задумался. «В цари лезет? Тот, кого на патриарший трон сам посадил? И бояр не спрашивая, без их согласия. Вот этому не бывать!» — Государь в угол, словно там кто-то стоял, показал кукиш.

Из разных стран в Россию постоянно доходили слухи о послах государевых. Чаще всего это были истории, похожие на анекдоты. Русские на просвещенном Западе давно стали синонимом дикости и бескультурья: не знали языков, не следовали моде, не считались с традициями и обычаями страны пребывания. Совсем недавно разразился скандал с дьяком Самохватовым в Кенигсберге. Вместо государевых дел посол Москвы со своим помощником начал охотиться на дочерей рыбаков. В Париже оконфузился посол Бурзанов. Пригласили его в театр. Увидел он там женщин с полуобнаженными плечами, с непокрытыми головами и стал шумно возмущаться, позорить рядом сидящих дам. А они оказались женами влиятельных вельмож… Долго в парижских домах и салонах перемывали косточки посланцу из «страны бурых медведей», а заодно и всем русским.

Да и в самом Посольском приказе дела далеко не лучше были поставлены. Даже сам Афанасий Леонтьевич Ордын-Нащекин, пока его не утвердили «держателем большой печати» (это, считай, первый российский канцлер), чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке. Всё ему приказывали: Илья Данилович Милославский, Федор Михайлович Ртищев, Никита Иванович Романов, им даже командовал далеко не влиятельный князь Одоевский.

Не обделен умом и талантами Ордын-Нащекин, да не родовит. Хорошо, что ещё приходился шурином князю Матвею Кудимычу Зюзину. Это благодаря его содействию и заступничеству Патриарха Никона он вначале был назначен в псковские воеводы, затем направлен послом в Голландию. С «собинными» поручениями царя он ездил в Персию, Францию, Пруссию и Италию. Несмотря на то, что Государь зуб держал на Зюзина, молодого посла он ценил. Живя вдалеке от Москвы, Ордын-Нащекин царю присылал письма, где себя называл «Афонькою». Этим он хотел показать, что он всего лишь государев холоп, не более того, и без него ему ни шагу не сделать. На самом деле Афанасий Леонтьевич мог решить самостоятельно любое дело, такими обладал знаниями и авторитетом. При нем были налажены тесные контакты с многими странами. Недавно из Франции дьяк Лихачев вернулся с радостной вестью: из Парижа пришлют в Москву посла, обоз на сорока лошадях уже тронулся в путь.

Афанасий Леонтьевич немало делал и по налаживанию отношений с Китаем. Воины этой восточной страны то и дело нарушали границы. Чтоб укрепить тамошние крепости, в амурский край был послан полковник Онуфрий Степанов. Ему было приказано на берегах Шилки и Амура поднять четыре заставы. Как только он туда доехал, на его полк напали китайцы, ищущие новые земли. Пришлось восвояси вернуться. На обратной дороге построили крепости Нерчинск и Аблазин.

Первый визит в Пекин также был испорчен неумением вести дело. Послу Федору Байкову снова пришлось привезти верительную грамоту: там он захотел встретиться только с бодыханом . И вот прошлой весной молодой дьяк Посольского приказа грек Николай Спафар попал на прием к самому Кань-Хину, который в течение получаса спрашивал его о России и о царе Романове: сколько ему лет и сколько у него детей, какой из себя ростом и на лицо, что делает в свободное время, красивы или нет его жены и сколько их держит. Когда услышал, что у Алексея Михайловича одна жена, даже рот разинул. Под конец о самом после захотел узнать. Поинтересовался, знаком ли он с науками: геометрией, философией.

И узнав, что посол о них и не слышал, не преминул похвалиться: в их ханской династии и Аристотеля знают, и Авиценну.

Россия с каждым годом расширяла свои границы. По берегам Дона, Днепра и других рек были построены новые города: Олешна, Болохово, Короча, Острожское, Воронеж, Орел…

За Волгой и Камой, где поднимались крепости, чтобы под свою руку взять инородцев, были воздвигнуты Уфа и Кунгур.

Москва ещё больше сблизилась с Грузией, считала ее своею «сестрой». Теперь Тифлису она помогала не только словом, но и делами: построила ей две горные крепости, одаривала деньгами и пушниной. Грузины в войне с поляками России помогали живой силой. И всё равно кое-какие вопросы надо было ещё решать. На Кавказские хребты с жадностью посматривали Персия с Турцией, да в самой Грузии подняли свои головы защитники ислама.

По приказу Романова в Москву был приглашен грузинский царевич Таймураз. Его приезд ждали не только бояре, но и духовенство, которое хотело бы поживиться в тех краях, где православие только что пускало корни. Чтоб появились листья и ветки, а затем выросли плоды, эти корни необходимо поливать. Грузия была самой большой российской окраиной, где православие считалось государственной религией.

О приезде Таймураза Никон случайно услышал. Это скрывал не только царь, но и Посольский приказ. Алексей Михайлович до сих пор зол на него из-за анафемы на дядю своей жены. Да и бояре всё делали, чтоб убрать Патриарха со святительской кафедры. Больше всех старался Богдан Хитрово, приближенный в последнее время к царю. Из царского терема почти не выходил. Государь часто беседовал с ним, советовался по разным вопросам. Сегодня они обсуждали приезд Таймураза.

— Государь, мы вот как поразмыслили, — Хитрово, чувствуя внимание к своей особе, смело обращался к царю: — Послезавтра царевич приедет, за городом я его встречу, у Красного крыльца — Борис Иванович Морозов с Ильей Даниловичем Милославским, в палате — сам ты…