Савва Дангулов - Дипломаты

Такое ощущение, что ты на острове! Спор с Репниным продолжается. Вот так и бывает с дипломатом в жизни: ты и твоя совесть да еще чуть-чуть ума и храбрости, если, разумеется, ими обладаешь. А против тебя чужая страна с тоскливой тьмой чужой речи и интересов чужих. Если и есть в такую минуту добрый друг, друг верный, который все может заменить — и семью, и близких, и даже страну родную, то это доверие соотечественника, родины твоей. Полное доверие. С ним. с этим доверием, ты все выдюжишь, все преодолеешь, тебе, в сущности, ничего не страшно, а вот попробуй совладать со всем тем, что на тебя навалилось без него! От одной мысли умрешь, хотя в жизни бывает и такое. Спор с Репниным продолжается! Все, что стремился узнать в эти дни Петр, не далось ему щедрой пригоршней. Это больше походило на то, как возникает мозаика: разноцветные горы камней окружают художника. Картина рождается от камешка к камешку. Впрочем, то, что родилось сейчас, меньше всего походило на картину — всего лишь кусок мозаичного пола римского храма, единственное, что удалось раскопать на месте древнего города. Итак, картины не было, возникала лишь ее деталь.

Все малые и большие дороги вели к одному человеку — молодому клерку на Даунинг-стрит Джеймсу Тейлору. Да, тот самый Джеймс Тейлор, который совершенствовался в русском под руководством Литвинова, а затем посредничал при освобождении Чичерина из Брикстон-призн. Однако пути твои, господи, действительно неисповедимы: русский народный посол заключен в Брикстон и посредником между министерством иностранных дел и послом выступил Тейлор. Подробности, которые узнал Петр, были любопытны: Тейлор хочет посетить Литвинова. Хочет или, быть может, уже посетил? Петр решил, что при всех обстоятельствах его встреча оправдана. Петр дал знать об этом Тейлору. Судя по тому, как быстро пришел ответ, не было сомнений, что эта встреча отвечает интересам и англичан.

Автомобиль бежит неширокими улочками Вест-Энда. Всесильная копоть перекрасила кирпич, бетон, камень. Дома кажутся серыми: чем старше, тем темнее. Только двери сохранили свой цвет — оранжевые, коричневые, ярко-черные. Двери да, пожалуй, газоны перед ними — глубоко-зеленые. Улица вбегает в рощу, каким-то чудом миновав трущобы пригорода. Трущобы оттеснены отсюда на северо-восток. Там сейчас небо густо-бордовое, задымленное. А здесь прямой путь к рощам и лугам, к чистой воде пригородных озер.

Деревянный дом у дороги, желтый, точно оструганный, просторный бар, светлый и почти пустой. Пол выстлан кирпичом. Окна в кованом железе, из такого же железа сплетены люстра и бра. Из окна справа видно дерево над прудом, чистый луг, рябые коровы на нем. Пейзаж почти деревенский. Молодой человек с неярким городским румянцем идет Петру навстречу.

— Здравствуйте, мистер Белодед? Как удались сделки с пенькой?

— День добрый, мистер Тейлор. Благодарю вас. Все идет как нельзя лучше.

— Английский флот без доброй русской пеньки рискует оказаться на мели, мистер Белодед.

— Ему и прежде случалось оказываться на мели, мистер Тейлор, и русская пенька была беспомощна выручить его.

— Однако канат из русской пеньки — гарантия успеха, мистер Белодед.

— Садитесь на мель, мистер Тейлор, а мы подумаем, пускать нам в ход наши крепкие канаты или повременить.

— Сдаюсь, мистер Белодед, у русской пеньки отменный ходатай.

Мистер Тейлор любит старорусские слова и лепит их напропалую — «отменный», «ходатай». Впрочем, к чести Тейлора надо сказать, что он охотно, с видимым увлечением говорит по-русски и весьма преуспел.

Однако далась ему эта пенька! Очевидно, признак хорошего тона для мистера Тейлора в том, чтобы не обнаружить камуфляжа, даже если он явный, но легкая ирония допустима. Иронизируя, Тейлор точно хотел сказать: не заблуждайтесь в своей игре, она никого не обманет.

— Теперь вижу, мы встречались, — произносит Тейлор. В облике молодого человека что-то старомодное, английское. Его полубаки, небрежно расчесанные, и яркие запонки на манжетах, и рыжий костюм в легкую полоску будто из того столетия. Странное дело, но человек в тридцать лет очень хочет выглядеть сорока летним, хотя понимает: ничто не может приблизить для него заветного сорокалетия. — Да, я вижу теперь, мы встречались, — повторяет Тейлор, приглашая Петра к столу.

Петр оглядывает холл еще раз. Это сочетание дерева, точно окрашенного яичным желтком, и черного плетеного железа, наверно, красиво.

Джеймс Тейлор смущен — не хотелось начинать разговор с Брикстона, однако разговор начат.

— Время, как аэроплан! — произносит Тейлор. — Всегда… впереди.

Наступила пауза. Первая после того, как беседа началась. Все обязательные слова произнесены. Предстоял разговор по существу.

Только сейчас Петр увидел за высокой стойкой бара хозяина. Если верно, что человек повторяет своим обликом какое-то животное, то этот за стойкой бара — слон. Округлые формы, мощные и добрые, меланхолический хобот носа и маленькие глаза, грустные и незлобивые, — все от слона. И два черноволосых человечка, прислуживающих в зале, очевидно, сыновья хозяина — трудолюбивые слонята.

— До меня дошли слухи, что у вас возникли трудности с русскими прилагательными и вы решили призвать на помощь старого учителя, — сказал Петр, смеясь, не сводя глаз с Тейлора.

Собеседник Петра улыбнулся. Ему определенно были приятны эти слова.

— Браво, вы все знаете! — воскликнул Тейлор с видимой искренностью. — И про… прилагательные знаете!

Руки Тейлора робко взлетели. Кстати, степень восприятия им русской речи заметно выше его умения говорить по-русски. Впрочем, это, наверно, характерно для тех, кто изучает русский. У изучающих английский процесс обратный.

— Ну что ж, если это и так, цель достигнута, — деланно простодушно заменил он. Он смеялся тем сдержанно-искусственным смехом, когда звучит только голос, а глаза остаются безучастными. Ему легко было перестать смеяться. — Вы хотите знать, мистер Белодед, что заставило меня поехать в Брикстон призн? — спросил Тейлор так кротко и спокойно, будто только что и не смеялся.

Петру казалось, что медленно-ровный голос Тейлора походил чем-то на его рукопожатие, на жесты, расслабленные и вместе с тем рассчитанные, на выражение глаз, которые смотрели тихо и отрешенно-внимательно.

Тейлор умолк на миг, и этим тут же воспользовался слоненок. Он приволок блюдо дымящихся ростбифов, щедро засыпанных кольцами лука. На столе оказался и жареный картофель, крупно нарезанный, приятно подсоленный. Нашлось место и для салатниц, и для кувшина с вином.

— Вы обратились ко мне в самое время, — начал англичанин, когда добрые куски ростбифа перекочевали с блюда на тарелки и первая кружка вина была выпита, — он очень аппетитно произнес это русское «в самое время». — Мистер Литвинов может быть освобожден в ближайшие три дня, — проговорил он без запинки, видно, эту часть беседы он заучил наизусть. — Английские власти помогут русским вернуться на родину. Все ваши просьбы будут выполнены…