Амитав Гош - Стеклянный Дворец

- Меня попросили прийти. Я живу в деревне... недалеко отсюда. Там услышали, что твои люди направляются в их сторону. Жители обеспокоены.

- Им не о чем беспокоиться, - сказал Арджун. - Мы стараемся держаться подальше от местных. Мы с ними не воюем. Можешь передать им, что они в безопасности, по крайней мере, от нас.

- Они будут рады.

Арджун затянулся и выпустил через нос струю дыма.

- Я слышал про Нила, - сказал он. - И сочувствую тебе и Манджу.

Дину жестом выразил признательность.

- А что с твоей семьей? - спросил Арджун. - У тебя есть какие-нибудь новости? О Манджу? О ребенке?

- За последние три года я ничего не слышал, - ответил Дину. - Они некоторое время жили здесь... после смерти Нила... в том же месте, что и я сейчас... со старыми друзьями семьи. А потом направились в Молейк, чтобы попытаться пересечь границу... С тех пор о них ничего не слышали... ни о матери, ни об отце... ни о ком.

Дину откашлялся и продолжил.

- А ты слышал про Элисон... и ее деда?

- Нет, - прошептал Арджун. - Что случилось?

- Они ехали из Морнингсайда на юг... машина сломалась, и они наткнулись на японцев... обоих убили... но она выстрелила в ответ.

Арджун закрыл лицо руками. По ритмичной дрожи в его плечах Дину понял, что он плачет. Теперь Дину чувствовал к Арджуну только жалость. Он подвинулся и обнял его за плечи.

- Арджун... Перестань... Это не поможет...

Арджун яростно мотнул головой, словно пытаясь пробудиться от кошмара.

- Иногда я гадаю, закончится ли всё это.

- Но, Арджун... - Дину удивился нежности собственного голоса, - Арджун... ты ведь сам... сам к ним присоединился... по собственной воле. И всё еще продолжаешь сражаться. Даже после того как японцы... Зачем? Ради чего?

Арджун поднял голову. Его глаза сверкнули.

- Видишь, Дину, ты не понимаешь. Даже теперь. Ты думаешь, я присоединился к ним. Это не так. Я вступил в Индийскую армию, которая сражается за Индию. Может, для японцев война и окончена, но не для нас.

- Но, Арджун... - голос Дину был по-прежнему нежным. - Ты же видишь, что вам не на что надеяться.

В ответ Арджун рассмеялся.

- А когда мы могли на что-нибудь надеяться? Мы восстали против империи, которая в нашей жизни определяла всё, придавала краски тому миру, который мы знали, и эти пятна с нас не смоешь. Мы не можем разрушить ее, не разрушив себя. Вот этим, думаю, я и занимаюсь.

Дину снова обнял Арджуна за плечи. Он видел, как его глаза наполняют слезы, но ничего не мог сказать, сказать просто было нечего.

Самая большая опасность, подумал он, в том, к чему пришел Арджун - что сопротивляясь той силе, что нас создала, мы позволяем ей получить контроль над всеми смыслами, это и есть ее победа, именно таким путем она наносит окончательное и самое ужасное поражение. Арджун теперь вызывал у него не жалость, а сострадание: каково это - так четко и полностью осознавать собственное поражение? В этом был своего рода триумф, мужество, ценность которого он не хотел принижать спорами.

- Мне пора, - сказал Дину.

- Да.

Они спустились по увитой лианами лестнице. Внизу они снова обнялись.

- Береги себя, Арджун... Береги себя.

- Со мной всё будет хорошо, - улыбнулся Арджун. - Однажды мы еще над этим посмеемся, - он помахал рукой и побрел по высокой траве.

Дину прислонился к лестнице таи и наблюдал, как Арджун уходит. Он оставался в таком положении еще долго после того, как солдаты ушли. Когда из темноты появился Рэймонд, Дину сказал:

- Давай здесь переночуем.

- Зачем?

- Мне что-то нездоровится.

Встреча с Арджуном глубоко потрясла Дину. Теперь он впервые начал понимать неотвратимость того решения, которое принял Арджун, он видел, что многие из его окружения, люди вроде Аун Сана, сделали тот же выбор. Он перестал полностью их осуждать. Как кто-то может судить человека, который заявляет, что действует от имени подчиненных, от имени страны? На каком основании зиждется справедливость таких заявлений или их ложность? Разве кто-то может судить о чьем-то патриотизме, кроме тех людей, от имени которых он действует, его соотечественников? Если народ Индии решил чтить Арджуна как героя, если Бирма считала Аун Сана спасителем, разве возможно человеку вроде него, Дину, объявить, что существует более значимая реальность, прихоть истории, которая докажет ложность этих убеждений? Он больше не был в этом уверен.

В подразделении Арджуна сначала насчитывалось около пятидесяти человек, теперь осталось только двадцать восемь. Очень немногих они потеряли под огнем противника, большинство дезертировало.

Поначалу в подразделении были и профессиональные военные, и добровольцы. Профессионалы - из состава индийских рекрутов, вроде Кишана Сингха и самого Арджуна. Когда пал Сингапур, на острове находилось около пятидесяти пяти тысяч индийских солдат. Из них больше половины вступили в Индийскую национальную армию. Добровольцев набрали из индийского населения в Малайе, основная их часть была тамилами с плантаций.

Поначалу некоторые офицеры, товарищи Арджуна, были скептически настроены относительно способностей и выносливости новых рекрутов. В британскую индийскую армию, которая их выучила, не брали тамилов, их считали одной из непригодных для военного дела народностей. Являясь профессиональными военными, коллеги Арджуна придерживались расовой мифологии старой армии наемников. Даже несмотря на то, что они знали - эти теории не имеют под собой оснований, им трудно было полностью избавиться от старых имперских идей о том, что одни люди созданы для военного дела, а другие нет. Лишь под обстрелом они смогли признать, насколько фальшивыми оказались эти мифы, опыт показал, что работники плантаций были выносливей и решительнее профессиональных солдат.

В своем подразделении Арджун обнаружил четкую схему дезертирства: почти все исчезнувшие солдаты были профессионалами, ни один рекрут с плантаций не сбежал. Это его озадачило, пока Кишан Сингх не объяснил причины. Профессиональные солдаты знали, что сражаются со своими родными и соседями, знали, что если их победят, то обойдутся с ними сурово.

Арджун понимал, что рабочие плантаций тоже это знали. Знали, кем были профессиональные солдаты и из какого класса они вышли, точно понимали, как работает их мозг и почему они дезертируют. Каждый раз, когда исчезало еще несколько "профессионалов", Арджун видел в их глазах глубочайшее презрение и знал, что между собой рабочие с плантаций смеются над той изнеженной жизнью, к которой привыкли военные, над тем, как их откармливали колониальные хозяева. Рекруты с плантаций, похоже, наконец признали, что они ведут не то же сражение, что профессиональные военные, некоторым образом они дрались на другой войне.