Амитав Гош - Стеклянный Дворец

Ума трясущимися руками вырвала статью из газеты. Она отнесла ее на свой письменный стол, намереваясь вложить в папку, где хранила газетные вырезки. Как только Ума убрала статью, ее взгляд упал на папку, где находился билет КЛМ, он лежал, позабытый, на краю стола еще со времени приезда.

Взглянув на него, Ума вспомнила о городе, откуда улетела на серебристом Фоккере, о бизнесменах, торговцах деревом и нефтью, которые летели вместе с ней, о том, как все они поздравляли друг друга с тем, что присутствуют на заре новой эры, когда авиация сделает мир таким маленьким, что все существующие в прошлом границы исчезнут. Она присоединилась к ним, глядя вниз, на пенные волны Бенгальского залива, казалось невозможным не поверить в то, что созданный этим аэропланом съежившийся мир будет лучше, чем тот, где они жили.

А теперь, несколько месяцев спустя, появилась эта фотография, шестнадцать отрезанных голов, выставленных правящей властью на всеобщее обозрение - образ настолько средневековый, что и представить трудно. Ума вспомнила, что в Проме находилась пагода Швесандо, ее почитали почти так же, как и Шведагон в Рангуне, Ума вспомнила историю, которую рассказал один из пассажиров, смуглый и крупный нефтепромышленник. В день землетрясения он сидел в Английском клубе в Проме, как раз рядом с пагодой Швесандо. Прямо на его глазах пагода покачнулась, когда земля пришла в движение. Огромная часть откололась от нее и рухнула на землю перед клубом.

В глазах Умы замелькали знакомые образы: жуткая сцена, свидетельницей которой она была, обрамленная ветровым стеклом Паккарда Долли, Раджкумар и цепь его предательств, ссора в машине по пути в аэропорт, а теперь смерть этих шестнадцати повстанцев и отвратительное отрезание голов.

В тот день в Уме начались перемены, не менее глубокие, чем переворот, случившийся после смерти администратора. После подавления бирманского восстания Саи Сана она начала переосмысливать все свои политические идеи. Именно на подобное восстание она вместе с соратниками по партии Гадар когда-то возлагала надежды. Но теперь она видела, что массовое восстание, вдохновленное легендами и мифами, не имело шансов против такой силы, как империя, настолько умелой и безжалостной, с ее подавляющей мощью, такой опытной в управлении общественным мнением. Оглядываясь назад, она понимала, что безоружное и технологически отсталое население, такое как в Индии или в Бирме, не может надеяться с помощью насилия победить хорошо организованную и современную военную силу, что даже если эти попытки увенчаются успехом, то только за счет невообразимых жертв и крови, в сотни раз больше, чем при восстании Саи Сана, и это восстановит одного индийца против другого, так что победа станет менее желанной, чем поражение.

В прошлом Ума не принимала всерьез образ мыслей Махатмы Ганди и считала, что ненасилие - это философия воображаемого исполнения желаний. Теперь она поняла, что Махатма на многие десятилетия ее опередил в своих идеях. Скорее, это романтические идеи восстания, которые она пестовала в Нью-Йорке, были глупыми мечтами. Она вспомнила слова Махатмы, которые часто читала и всегда игнорировала: что движение против колониализма - это восстание безоружных индийцев против тех, у кого есть оружие - как британцев, так и индийцев - и что их инструментом будет оружие безоружности, сама слабость станет источником силы.

Приняв решение, Ума действовала быстро. Она написала Махатме, предложив свои услуги, а он в ответ пригласил ее в свой ашрам в Вардхе.

Даже когда близнецы, племянница и племянник Умы, были совсем детьми, все отмечали их приятную внешность. Манджу и Арджун оба обладали чертой, которая придавала им необычную притягательность: ямочками, появляющимися при улыбке, но только на одной щеке - левой у Манджу и правой у Арджуна. Когда они находились рядом, это выглядело как завершенный круг, восстановленная симметрия.

Из-за уделяемого ее наружности внимания Манджу с раннего возраста осознавала, какое впечатление производит на людей ее внешность. В этом отношении Арджун был полной противоположностью: он был небрежным, даже неопрятным, и больше всего любил слоняться по дому в потрепанной безрукавке и завязанной на поясе лонджи.

Арджун был из тех мальчиков, которых учителя ругают за то, что они не пользуются своим потенциалом. Все знали, что он обладает умом и способностями, чтобы хорошо учиться в школе, но его интересы, похоже, заключались только в ухлестывании за девушками и чтении романов. Во время обеденного перерыва, после того, как все другие уже закончили, он лениво смотрел в тарелку, обсасывая рыбьи кости и слизывая с пальцев последний рис в подливке. Повзрослев, Арджун стал причиной всё возрастающего беспокойства всех домашних. Люди качали головами и говорили:

- Этот мальчик собирается добиться чего-нибудь в жизни?

А потом в один жаркий апрельский полдень оцепенение Ланкасуки разорвал голос Арджуна, наполненный дикими завываниями и криками. Все сбежались на задний балкон, чтобы выглянуть во двор.

- Арджун, что ты творишь? - обратилась к нему мать.

- Я поступил! Я поступил! - Арджун пританцовывал по двору, одетый в обычную грязную безрукавку и изодранную лонджи и размахивая письмом.

- Куда поступил?

- В индийскую военную академию в Дехрадуне.

- Что за идиот. О чем ты говоришь?

- Да, это правда, - Арджун побежал вверх по лестнице с пылающим лицом и спадающими на глаза волосами. - Меня приняли кадетом.

- Но как такое могло случиться? Откуда они вообще узнали о твоем существовании?

- Я сдал экзамен, ма. Я ездил туда с..., - он назвал имя школьного приятеля, - и не сказал вам, потому что не знал, поступлю ли.

- Но это невозможно.

- Смотрите.

Они передавали письмо из рук в руки, поражаясь тонкой плотной бумаге с тисненой эмблемой в правом верхнем углу. Даже если бы Арджун провозгласил, что у него выросли крылья или хвост, они бы так не удивились. В Калькутте того времени вступить в армию было делом неслыханным. Многие поколения набор в британскую индийскую армию проводился по расовым правилам, которые исключали большую часть населения, в том числе бенгальцев. К тому же для индийцев до последнего времени было невозможно вступить в армию в качестве офицеров. Индийскую военную академию в Дехрадуне основали всего пять лет назад, и тот факт, что некоторые места в ней открылись для всех желающих с помощью экзамена, остался незамеченным.

- Как ты смог это сделать, Арджун? И не сказав никому ни слова?

- Говорю же, я не знал, что поступлю. И вообще, все постоянно твердят, что я ни для чего не гожусь, вот я и решил - ну ладно, поглядим.