Владислав Бахревский - Непобежденные

Уже за воротами завода Миша Цурилин сказал Алеше:

– Сашка-то у меня вон какой молодец! Среди дня немцев ограбил. Ночью тут делать нечего.

– Извинись перед братом! – посоветовал Шумавцов.

– Ты скажи, когда немчуре «козу» заделаем?

Алеша остановился, наклонился, перевязывая шнурок на ботинке. Близко никого не было. Себя услышал, будто со стороны:

– Днем охрана беспечная. Завтра. Пока не спохватились.

– Сашку возьмем?

– Возьмем. Будет на стреме, чтоб немцев не прозевать. Свистеть может?

– Лучше меня!

– Утром все надо сделать, пока народ на работу тянется. Саша пусть через свой лаз пробирается.

Цурилин снял кепку, повертел, на глаза нахлобучил:

– Все будет сделано, капитан. В лучшем виде.

Коробок и три спички взял с собой Алеша. Спички – драгоценность. Шел размеренно. Отец так на работу ходил. Не думал, совсем не думал, что предстоит сделать, а спокойствия в сердце не было.

Какое тут спокойствие? На площади – виселица. На виселице – двое партизан. Немцы объявили: уничтожен отряд. Про Москву они брешут, а казненные партизаны – вот они. Напоказ… Неужели и впрямь теперь один? Не один, конечно. Толя Апатьев, братья Цурилины, Ольга Мартынова, Тоня Хотеева… А кому теперь Ольга передаст разведданные?

Проходная. Потолкался среди рабочих и – к складу. Миша Цурилин вышел из укрытия:

– Сашка на атасе. Пошли!

Железные ворота в Сызрань уехали. Вход свободный.

– По запаху иди! – подсказал Цурилин.

Подвел Алешу к бочке.

– Постарайся, чтоб не брызнуло! – приказал Шумавцов. – По запаху могут вычислить.

Бочку повалили. Алеша достал из кармана водомерную трубку, надел рукавицы, отвинтил пробку. Бензин полился на пол. Подставил трубку, наполнил, бросил в лужу рукавицы, чиркнул спичкой, поджег бензин в трубке.

– Уходим!

Метнул горящую трубку в лужу, туда же коробок с двумя спичками. Успел увидеть, как задвинулась за Сашей Цурилиным доска лаза. Пустующим цехом прошли к своему, где пахло деревом, звеняще взгудывали круглые механические пилы, свистели рубанки, стружка пенилась. Алеша занялся проводкой. Провод к пиле с электрическим мотором тянул. И – ба-а-а-ах!

Никто ничего не понял, но от взрыва зазвенели стекла в оконных рамах.

– Гори-и-им!

Рабочие кинулись вон из цеха.

Над складом горючего черные клубы дыма, языки огня – через крышу.

– Не дайте пламени переброситься! – кричал кто-то сообразительный.

Кинулись оттаскивать древесину. Побежали с ведрами обливать ближайшее к пожару деревянное здание.

Прикатили пожарные машины, явились солдаты, офицеры, приехал комендант города. Русские работают сноровисто, не дают огню распространиться.

Не заставили себя ждать офицеры Тайной полиции. Огонь сожрал горючее, сник, и можно было искать виноватых. Показать что-либо криминального рабочие не могли. Все у них было цело – инструмент, дерево. Все были на своих местах.

– Короткое замыкание! – решили следователи.

Бенкендорфа и Айзенгута выводы следователей устраивали. Виноватых нет. Оголенный провод в огромном помещении найти трудно. На территории завода бомба упала.

Шумавцова даже к следователю не позвали. Был при деле, на виду у многих.

Дым над заводом, всходя клубами, превратился в огромное кудрявое дерево. Вершина, как шар, в облако уперлась.

Батюшка Викторин служил Литургию. Он совершал каждение, когда ему сказали:

– Завод горит. Дым до небес.

– Будем молиться! – сказал отец Викторин, но люди пошли из церкви смотреть пожар. Промчались машины с солдатами.

– Не постреляли бы людей! – стонали бабушки.

Служба прошла в небывалом единении. Святые Дары принимали как саму жизнь.

Говорить проповедь отец Викторин поостерегся, объявил:

– Завтра Литургия. Для тех, кто готовил себя к таинству, исповедь возле Людиновской иконы Божией Матери.

Первым подошел Посылкин. Отец Викторин знал: это человек Золотухина.

– Имя?

– Афанасий. Я, батюшка, за Чертежом живу.

Это был пароль. Ответил паролем:

– Чертеж – дело старое, бывшая граница Литовского и Русского царств. – Прибавил от себя: – О нынешних временах забота, о нынешних бедах молитвы.

– Передайте в больницу, – сказал Посылкин, – нужны бинты, йод, лекарства. В Заболотье убит староста. Немцы готовятся прочесать леса. Быть боям. Завтра придут и возьмут медикаменты.

– Что произошло на заводе?

– Не знаю.

– Ну, а теперь своей душе дай избавление от грехов. Говори: «грешен».

– Грешен! – сказал Посылкин.

Батюшка накрыл его голову епитрахилью.

В тот же день партизанский связной «нечаянно» встретил Шумавцова на Скачке. Здесь имелось закрытое с трех сторон место, изгиб дороги. Посылкин передал завернутые в бумагу сухари, спросил:

– Что произошло на заводе?

– Я со своими сжег склад горючего. Команды не было, но не хотелось упускать такой возможности. Немцы решили: виновато короткое замыкание.

– С почином! – поздравил Посылкин.

Сапожники вечеряли. Играли в карты, подкрепляясь из большой бутылки зеленым, пахнущим вкусно питьем.

Алеша зажег лампу и сел переписывать в тетрадь призывы народных мстителей. В герои звали, в ополчение Минина и Пожарского.

Три листовки написал и погасил лампу. Можно ведь провалить дело пустяковой небрежностью.

В телогрейке над плечом он сам сделал потайной карман. Две листовки взял с собой на завод.

А на заводе новость. Ночью кто-то расклеил на окраинных улицах прокламации: «Не верьте немцам, Москву они не взяли и не возьмут».

Выходит, в Людинове действует еще один отряд подпольщиков. Надо их поддержать: рабочие листовкам обрадовались.

По дороге домой Алеша передал свою листовку Саше Лясоцкому:

– Перепиши десять раз. Расклеишь на улице Крупской и на Первомайской. Прежде чем клеить, проверь все отходы, чтоб сразу потеряли из виду.

Вторую листовку Алеша отнес Тоне Хотеевой:

– Твоя улица – Московская. Патрулей я там не видел. Клей вместе с Шурой. Одна клеит, другая предупреждает об опасности. Обязательно подготовьтесь. Сначала наметьте места, потом изучите все переулки. Поглядите, куда можно уйти огородами.

– А наша Зина уже расклеивала листовки, – объявила Тоня.

– Когда?

– Вчера. Она к Вострухиной ходит, а Вострухиной принесли листовку из отряда. Они ее переписали и расклеили.

Шумавцов нахмурился.

– Зина молодец, но о нас ей не говори. Если снова будет расклеивать листовки, объясни, как нужно действовать, чтоб уберечься от провала.

Алеша ушел, а Тоня смотрела ему вослед. Хотела улыбнуться – не улыбалось. Он ведь ровесник Зине. Месяца на два – на три старше. Командир. И ведь взаправду – командир! Не подвести бы…