ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

„Винегрет. Щи суточные или Борщ московский. Биточки по-флотски. Котлеты мясные. Гарниры: картофель мятый, морковь припущенная. Компот из сухофруктов, кофе, чай с сахаром. Хлеб. Соль и перец на столе. Приносить с собой и распивать спиртные напитки запрещается. Уважайте труд официантов. Соблюдайте чистоту и порядок. Управление пищетрестом”.

Новому генсеку было ясно, что рассчитывать на сохранившийся в основном нетронутым с брежневских времен состав ЦК он не может. На самом деле шла ожесточенная борьба. Как всегда, о том, что происходило, можно было только догадываться, несмотря на провозглашенную Горбачевым гласность, по поводу которой досужий на выдумки народ тут же сочинил анекдот. Армянское радио спросили, что такое гласность. „Это то, о чем раньше говорили вслух”, — был ответ. Так вот, невзирая на горбачевскую гласность, происходила негласная замена кадров.

За короткое время почти треть членов ЦК лишилась своих постов. Это насторожило оставшихся. Опытные партийцы не могли не понимать, что, выдавая на съедение сегодня одного из своих собратьев, они тем самым готовят ту же судьбу и себе. По отношению к ним и в самом деле оказывалось справедливым утверждение Макиавелли о том, что „новый правитель всегда хуже старого”. Но тут генсек допускает тактическую ошибку. Он дает согласие на проведение съездов двух крупнейших партийных организаций страны — казахстанской и украинской — после всех других республиканских съездов. Он не предвидел, к каким последствиям это может привести. И это заставляет усомниться в характеристике, данной ему Громыко, сказавшем, что „если бы в этом зале сейчас был научный форум, наверное, все бы сказали: этот человек умеет аналитически подходить к проблеме. Это сущая правда. Он не только хорошо анализирует проблемы, но и делает обобщения и выводы”. Какое же тут аналитическое мышление, если Михаил Сергеевич допускает крупнейший просчет в столь хорошо знакомом ему деле, которое Ленин называл „партийным строительством”? Ведь он должен был предусмотреть заранее, что и Щербицкий и Кунаев, от которых он хотел избавиться, учтут уроки происшедшего на других съездах и соответствующим образом ПОДГОТОВЯТ СВОИсилы.

В отличие от московской партийной конференции, на которой он сам присутствовал, и где только благодаря этому ему удалось добиться устранения своего бывшего соперника В. Гришина, на съезды двух крупнейших республиканских парторганизаций он явиться не решился. И Щербицкий, и Кунаев сохранили свои посты. На Украине и в Казахстане с чисткой у Горбачева не вышло. Хотя открыто, конечно, о том, что происходит чистка, никто не говорил. ’’Правда”, например, 13 февраля 86-го года писала: „Партия проводит сейчас большую работу по очищению своих рядов. Идет не чистка, а именно очищение. От массовых чисток мы отказались давно”.

Как бы то ни было, но Горбачев явно стремился избавиться от того партийного, по определению Ницше, стада „передовых баранов”, которое ему досталось в наследство от брежневских времен.

Бой разгорелся на февральском пленуме ЦК в 1986 году. О его результатах можно судить по тому, что внезапно прекратилось то, что „Правда” называла „очищением”, и по тому, что произошло на съезде. Поражение генсека было очевидным. Более того, ему пришлось выступить еще и с покаянной речью и в виде клятвы на верность партийной бюрократии буквально повторить слегка перефразированные и столь любимые Брежневым слова: ,Дадры — самое главное, самое драгоценное наше достояние”. Но партийные бюрократы этим не удовольствовались.

За несколько месяцев до того собравшиеся в Кремлевском Дворце съездов на традиционный доклад о 68-й годовщине Октябрьского переворота услышали: „Некоторая часть наших кадров утратила вкус к современному осуществлению диктуемых жизнью реформ и изменений”. Можно смело сказать, что таких слов здесь не произносили со дня открытия Дворца. И высказывал эти крамольные мысли не кто иной, как председатель КГБ В, Чебриков. Зная лучше, чем кто-либо еще, истинное состояние страны, он позволил себе сказать с трибуны то, о чем до того говорили лишь невнятным шепотом. Он был уверен, что продвинувшаяся столь далеко чекизация партии, при которой впервые в ее истории в Политбюро заседали три генерала КГБ, дает ему право открыто высказывать то, что он посчитает нужным. Но не тут-то было... Не прошло и четырех месяцев, и в своей речи на съезде Чебриков даже не обмолвился о реформах, будто никогда и не произносил этого слова. О них не заикнулся никто из выступавших на съезде членов Политбюро. А председатель Совета Министров СССР Н. Рыжков уверил делегатов, что по-прежнему будет „укрепляться и совершенствоваться централизованное плановое руководство экономикой”, что, как утверждает Рыжков, разрушит надежды буржуазных идеологов. Когда глава советского правительства выступал с таким заявлением, СССР был единственной „великой” индустриальной страной, где существовала карточная система, где значительное число граждан все еще жило за чертой уровня нищеты, на заработок меньше 60 рублей в месяц, где жилищная проблема оставалась неразрешимой, а медицинская помощь ниже всяких стандартов, где не публиковалась статистика промышленных аварий, данные о детской смертности, где руководители постоянно занимались самовосхвалением и в то же время говорили об одном провале за другим в деле обеспечения населения необходимыми товарами. И все это отнюдь не измышления буржуазных идеологов. О карточках писал в ’’Правде” в 86-м году первый секретарь Волгоградского обкома В. Калашников, об авариях на производстве председатель ВЦСПС С. Шалаев (там же, в том же году), об уровне нищеты высказался в той же газете и в том же году сам Рыжков. И ведь это все и есть результаты того самого централизованного планового руководства экономикой, приверженцем которого объявил себя Рыжков.

Выступления на съезде и перед ним — отражение продолжающейся уже много лет борьбы между двумя группами экономистов. Одна в соответствии с марксистской догмой настаивает на том, что предпочтение должно быть отдано развитию средств производства, пресловутой группе ,Л?Другая говорит: хватит развивать группу средств производства. Пора подумать и об удовлетворении нужд их создающих. Надо вкладывать деньги в развитие легкой промышленности.Косыгин под влиянием теорий Либермана понял необходимость этого. Однако косыгинский план преимущественного развития промышленности средств потребления,предпочтения ее затратам на военные цели, сокращения влияния партии в промышленности, расширения роли руководителей предприятий оказался в начале 70-х годов жертвой брежневского стремления к развитию империи. Вскоре после прихода к власти Горбачева четко обозначились две экономические школы. Одна, возглавляемая академиком Абелем Аган-бегяном, считала, что решение проблем лежит в лучшем планировании, координации и руководстве. Вторая школа, не имея четко выраженного лидера, указывала, что причина экономических проблем в отношениях между рабочими и администрацией, в отсутствии удовлетворения плодами своего труда, в неправильной политике цен и зарплаты. Иными словами, она указывала на социальные причины экономической болезни. В то время как школа Аганбегяна предлагала решение через лучшую организацию и усиление власти руководителей, что по сути дела не вело ни к каким существенным переменам, а вливалось в привычное для системы волевое русло, ее оппоненты выступали за некоторую либерализацию и контролируемое развитие частного сектора в некоторых сферах народного хозяйства. Первые, хотя и не открыто, отбрасывали марксистскую теорию, заменяя ее теперь компьютером, видя в нем теперь орудие создания лучшего оптимального.,все предусматривающего плана. Вторые, опять же не говоря это открыто, доказывали, что нельзя отбросить опыт человечества, что эксперименты с планами обошлись дорого и пора попытаться восстановить рыночную экономику, пусть в ограниченной форме, хотя критики напоминали, что нельзя быть’немножко беременной,”и ограниченное восстановление рыночной экономики ни к чему не приведет. Несмотря на то, что стало известно, что Аганбегян назначен советником Горбачева, это еще ни о чем не говорило. С одной стороны, Горбачев, повторяя своих предшественников, по-прежнему настаивал на том, что главное внимание должно быть уделено индустрии и сельскому хозяйству, а с другой — были приняты меры по развитию местной промышленности, предусматривающие использование частного труда. Однако надежды на то, что небольшие частные предприятия будут узаконены, не оправдались. То есть хотя кризис и был признан, выходить из него предполагалось старыми методами. Все еще хотели обойтись без частника. Все еще видели в нем угрозу всеохватывающему партийному руководству.