ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Пленум привел к значительному ослаблению главных противников генсека — Чебрикова и Лигачева. В связи с этим появляются значки со словами: „Егор, ты не прав!”, и „неправому Егору” поручается руководство сельским хозяйством страны. На этом посту, который любители острых слов сравнивают с Бермудским треугольником, бесследно исчез уже не один претендент на спасение советского сельского хозяйства. На освободившиеся места выдвигаются люди генсека — Медведев, Лукьянов, Власов, Пуго, Разумовский, Бирюкова.

Собравшаяся срочно 1 октября 1988 года сессия Верховного Совета освобождает А. Громыко от должности председателя президиума и избирает на этот пост Горбачева. А ведь всего три года назад он доказывал депутатам Верховного Совета, что новые условия требуют интенсивной работы в ЦК и Политбюро, и потому ЦК решил, что генсек не должен совмещать должность председателя Верховного Совета СССР, почему он и предлагал избрать А. Громыко.

Теперь все менялось. Теперь именно те же новые условия требовали чтобы Горбачев занял оба поста. Обосновывая это положение в появившейся в середине июня в „Литературной газете” обширной статье, Ф. Бурлацкий не нашел лучшего довода, как указать на то, что разделение постов приведет... к борьбе за власть! „Свобода не может возникнуть в результате предоставления полной власти одному человеку”, замечает в связи с этим американский комментатор.

Так совершается второй октябрьский переворот. Незадолго до него „Известия” публикуют сказанное Горбачевым на встрече с руководителями средств массовой информации: „Мы видим, что некоторые проблемы сейчас не решить, пока не вмешаешься по-старому, как раньше. А куда деваться? Такова реальная жизнь”.

По-старому он и поступил, используя те же апробированные методы удаления своих соперников, какие до него применяли все его предшественники от Ленина до Черненко. Как и они, к овладению властью он шел путем тончайших интриг, искусно подготовленных закулисных маневров, внезапных атак. Все это совершалось в тайне, и страна ставилась перед свершившимся фактом. Свергнутым с Олимпа возможности объяснить свою позицию предоставлено не было.

Период междуцарствия, когда Лигачев мог называть себя „вторым генсеком” и даже решился бросить „первому генсеку”письмом Андреевой — прямой вызов, — был положен конец. Схватка в октябре привлекла внимание к борьбе за места на самом верху. Менее заметной была она внизу, где происходила постоянно.

Восемь областей РСФСР уже оказались в руках тех, кто раньше работал либо с Горбачевым, либо с Разумовским. Свобода местных парторганизаций в выборе своих руководителей сведена была до минимума, по-прежнему действовала практика выдвижения на высшие партийные должности обкатанных на работе в ЦК аппаратчиков. Важнейшая роль в этом деле была отведена Г. Разумовскому. Она сходна с той ролью, которую при Сталине играл Маленков, а при Брежневе Черненко.

Юлия Карагодина, которой Горбачев, уехав учиться в Московский университет, писал: Dum, Spiro, Spero — „Пока дышу — надеюсь”, тем самым выражая надежду на то, что она все же станет его женой, спустя много лет обратилась к нему с просьбой помочь ей получить жилье поближе к месту работы. В ответ на ее письмо он написал, что такими делами не занимается. Возможно, что он действительно не склонен к фаворитизму, когда это касается житейских мелочей. Но выдвижение им своих друзей Мураховского, Разумовского и многих других свидетельствует о том, что когда речь идет о борьбе за власть и ее сохранении, на такие мелочи, как фаворитизм, внимания он не обращает. В этом случае это называется большой политикой.

Парадоксально, но по мере того, как происходило укрепление личной власти Горбачева, все более ухудшалось положение дел в стране. Однако, по мнению его сторонников, именно полнота власти, они не любят употреблять термин „авторитарность”, позволит Горбачеву сломать препятствующую осуществлению реформ систему и провести сами реформы в жизнь. Иными словами, он опровергнет максиму лорда Актона и, доказав, что авторитарная власть не развращает, обратит ее на благо. А вдруг и вправду в Кремле разуверились в утопии коммунизма и действительно ищут какие-то не слишком позорные пути, чтобы от нее отречься? Позволят ли Горбачеву отречься, если он того захочет, хотя до сих пор ничто не указывало на то, что у него есть желание остановить движущийся в никуда социалистический поезд и „выйти из коммунизма”?

Эти вопросы по-прежнему мучили прочитавших об очередной схватке в Кремле и выстраивавшихся в очереди за выброшенными к октябрьским торжествам продуктам тех советских граждан, которые к тому времени еще не окончательно разуверились в перестройке и несмотря на невыполненные обещания продолжали верить в Горбачева.

АТМОСФЕРА НАКАЛЯЕТСЯ

— Восемнадцать миллионов бюрократов в стране, — говорит В. Коротич, с которым мы беседуем в его огоньковском кабинете. — А плюс еще их семьи. Это, как минимум, шестьдесят миллионов людей, которые так или иначе противятся проведению реформ, которые могут лишить их жизни, обеспечивающей им хороший кусок хлеба, и не только с маслом.

О противниках реформ говорил и главный редактор „Аргументов и фактов” В. Старков, а если судить по получаемой еженедельником почте, большое число советских граждан к тому же все еще поддерживает сталинизм, тоскуя по сталинским „временам порядка и дисциплины”. Говорилось это в ноябре 1989 г., а незадолго до этого в августе, в то время как Горбачев отдыхал на своей даче в Крыму, его против ники опять били тревогу по поводу того, что страна выходит из-под контроля. Основания для такого вывода у них были.

Прошедшие недавно забастовки в Кузбассе, Донбассе и на Воркуте свидетельствовали о том, что вошедшему в поговорку привычному российскому терпению приходит конец. Ведь на сей раз недовольство выражали не жители национальных республик, а главным образом, русские и украинцы. Это был тревожный сигнал. Телевидение обнажило ужасающие условия, в которых жили горняки, впервые за все годы советской власти показав не потемкинские деревни с улыбающимися увешанными орденами шахтерами, а перенаселенные, полуразрушенные бараки, лишенные элементарных удобств. Если, как предполагали некоторые западные наблюдатели, забастовки были спровоцированы с целью обострения внутрипартийной борьбы, привели они явно не к тем результатам, на которые рассчитывали спровоцировавшие их.

„В заполярной Воркуте, где гибли от холода и голода десятки тысяч заключенных, проклиная Сталина и систему, им порожденную, родилось рабочее движение, целью которого является разрушение этой командно-административной системы. Это значит, что гибель их в сталинских лагерях не прошла зря”, — писал в своем обращении к трудя-ШШСЯ Советского Союза городской стачечный комитет Воркуты.