ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Раскрыв газету в тот день, 22 июня 41-го года, Андропов, как и все, мог прочитать передовую, которая имела к нему как комсомольскому работнику прямое отношение. Называлась она „Народная забота о школе”. В том же номере были напечатаны статьи И. Андроникова к 100-ле-тию гибели Лермонтова и лермонтовское „Бородино”.

Проходит еще несколько томительных часов, и в репродукторах раздается дрожащий, заикающийся голос Молотова. А ожидали, что выступит Сталин. Но „великий вождь” находился в состоянии, которое иначе, как паникой, назвать было нельзя. Очевидцы рассказывают, что ночью, узнав о нападении, он ворвался в наркомат обороны, обругал всех трусами и предателями, после чего скрылся у себя на даче в Кунцеве, „...он был парализован от страха перед Гитлером, как кролик, загипнотизированный удавом”, — вспоминает Хрущев.

Как и тысячи других, привыкших послушно выполнять сталинские приказы, и Андропов в Петрозаводске ждал указаний вождя. Он не знал, что тот отказался взять ведение войны в свои руки. Но присутствовавший при этом Хрущев слышал, как Сталин сказал: „Все потеряно. Я сдаюсь”.

Власть, которой он добивался, ради которой пролил реки крови, теперь оказалась ему не нужной, потому что обладание ею становилось опасным. Ответственность за все теперь ложилась на него, уничтожившего цвет армии в преддверии войны. И Сталин дезертировал. Вот почему ни Андропов, ни Черненко ни в тот решительный час, ни в последующие тревожные дни не услышали голоса своего вождя.

Советские войска продолжали отступать по всему фронту. Несмотря на то, что в течение десятилетий советских граждан призывали идти на жертвы ради обороны страны, практически никакой обороны не существовало. Репрессии предвоенных лет привели к падению производства во всех областях промышленности, от которых зависела боеспособность армии. Аресты ученых и конструкторов затормозили выпуск новых моделей боевой техники.

О военных способностях тех, кто в первые дни возглавил Красную Армию, дают представление их характеристики: главнокомандующий юго-западным направлением маршал С. Буденный — „человек с огромными усами и крохотным мозгом”; бывший нарком обороны, главнокомандующий западным направлением маршал С. Тимошенко „глупейшим образом противился оснащению солдат автоматами’’; главнокомандующий северо-западным направлением маршал К. Ворошилов „объявил, что крупные танковые соединения дело далекого будущего и заниматься этим сейчас не следует”.

Спустя много лет мы шли по усыпанному опавшими листьями барвихинскому лесу с Алексеем Ивановичем Шахуриным. Незадолго до начала войны его назначили наркомом авиационной промышленности.

— Арестовали Туполева, — рассказывал он, — Королева, Поликарпова, увозили с испытательных полигонов как врагов народа летчиков... и в то же время чуть ли не каждый день звонит Сталин и требует, чтобы все было сделано в кратчайший срок...

Сделать удалось мало. За весь 40-й год выпустили всего 20 истребителей МИГ-3, 2 пикирующих бомбардировщика ПЕ-2, 64 истребителя ЯК-1, 115 танков новой конструкции Т-34 и 243 тяжелых танка КВ.

” ...Письма падали на пол. Ящик их уже не вмещал. Большим расползающимся пятном они белели на паркете. И каждый день сквозь щель в дверях просовывались новые и с глухим шелестом опускались на те, что пришли раньше. И этот шелест был единственным, что нарушало тишину.

Письма падали в тишину. Они лежали, нераспечатанные, в конвертах с марками, а потом в треугольниках без марок, со штемпелем полевой почты. И на всех один адрес: Москва, Всехсвятская улица, Смушкевичу Якову Владимировичу.

Но читать их было некому.

И если бы кто-нибудь распечатал их, то прочел бы написанный на разных листках, разными почерками один и тот же вопрос:

„Почему Вас нет с нами? Где Вы?”

Громадным безмолвным силуэтом высился дом на Берсеневской набережной. Он врезался в синеву ночи, которую то и дело рассекали лучи прожекторов. Они то разбегались в разные стороны, то, сходясь в одной какой-нибудь точке, громадными крестами ложились на небо. Кресты белели и на окнах. От этого дом становился похож на человека в карнавальной маске. Пройдет много лет, а следы крестов-масок нет-нет да проглянут на каком-нибудь выдержавшем испытание временем стекле.

А пока ни одна искорка не вспыхнет в окнах этого дома, как не вспыхивает она в окнах других московских домов. И где-то там, на четвертом этаже падают в тишине письма... ”

Так начиналась моя книга о дважды Герое Советского Союза гене-рал-полковнике Якове Смушкевиче, командовавшем советской авиацией. За две недели до начала войны он был арестован, и летчики долго не могли понять, куда исчез человек, готовивший их к боям. Потому и

шли к нему письма со всех фронтов, авиаучилищ и тыловых аэродромов свопросом: „Где Вы? Почему Вас нет с нами?”

В те самые грозные дни, когда немецкие войска были у порога Москвы, его расстреляли в подвале Лубянки.

В пору очередного оттаивания вечной мерзлоты, в 67-м году, моя книга увидела свет, но без начала и без объяснения, что же произошло со Смушкевичем. Цензура этого не пропустила. А через несколько лет она оказалась в опальном, подлежащем изъятию из библиотек списке изгнанных советским режимом писателей.

Накануне и даже после начала войны шло интенсивное наполнение лагерей. По некоторым данным, к 40-му году число заключенных достигло 6,5 миллиона. Это огромная армия рабов. Их труд делается основой всей хозяйственной жизни советского государства, которое обретает свою окончательную форму, став крупнейшим рабовладельческим государством современности. Окончательно складывается громадная империя ГУЛага, во главе которой со временем станет Андропов. Теперь режим уже не может существовать без ГУЛага, как не мог существовать без труда рабов Рим. Подобно гигантскому спруту охватывает всю страну сеть лагерей. Заключенные строят заводы, добывают уголь, валят лес, пробивают туннели, ведут исследования в лабораториях.

В те годы половина всего производимого в Карелии леса заготавливается руками заключенных. Это основная отрасль промышленности республики. От ее показателей зависело то, как будет оценена работа руководителей республики. Где-то на заснеженном лагпункте зэки могли замерзать в драных телогрейках, падать от усталости и голода и валить проклятые деревья. А для Андропова этот добытый ценою многих жизней лес являлся тем строительным материалом, из которого он возводил здание своей карьеры.

Он был лично заинтересован в выполнении плана по лесоповалу, каким бы непосильным он ни был. Если для этого надо было применить крутые меры, он поддерживал их. Если для этого надо было пригнать новых заключенных — он одобрял это.