Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

Чтобы выгнать из головы эту заботу, она улыбнулась Яну. И поняла, отчего получилось так легко.

Когда на другой день Ян с Бланкой прощались, они не знали, что их не спасет самая нежная любовь. Им предстояла скорая разлука… Такова была воля пана Олдржиха Боржецкого, выбравшего в качество места дальнейшего учения Боржека и Яна знаменитую школу в Прахатицах. Накануне свою пространную речь к пани Кунгуте пан Олдржих закончил такими возвышенными словами:

— В чудную рыцарскую эпоху и даже еще в моем детстве мальчик из дворянской семьи в семь лет становился пажом, а в четырнадцать брал в руки меч. В двадцать лет его можно было посвящать в рыцари. Так всегда делалось еще при Яне Люксембургском [41] Ян Люксембургский (1296–1346) — чешский король в 1310–1346 гг. В 1336–1339 гг. Ян Люксембургский ослеп. , да по большей части и при Карле. Такой юноша учился верховой езде, стрельбе из лука, владению мечом, щитом и копьем, плаванью, борьбе, искусству, охоте, — ну, может быть, еще игре в шахматы и писанию стихов прекрасным дамам. Если он учился азбуке, то для того, чтобы мог прочесть какое-нибудь повествование о герое Энее, об Александре [42] Легенды об Александре Македонском были известны в Чехии из древнечешского стихотворного эпоса «Александреида» (XIII–XIV ее.) и прозаической «Повести об Александре Великом». или Роланде, о завоевании Трои [43] О греко-троянской войне повествовала древнечешская «Троянская хроника», основой которой явилась латинская прозаическая повесть «Троянская история» (1287). и о походе греческих героев с родных островов за дальние моря к городу Приама… Вы видите, пани Кунгута, я тоже изучил что полагается… Но вместо подписи довольно было оттиска сабельной рукояти или просто слова, которое было крепче всех писаний. Но теперь и дворянина за каждым углом подстерегает хищник-купец. И купец этот говорит на двух, а то и на трех языках, умеет считать и весить и обведет тебя, не успеешь оглянуться. Кроме того, приходится разъезжать. По делам общественным, если ты посланник, по своим личным, имущественным, если — в суд. И тут уж не обойдешься без латыни, которую мы не можем предоставить одному лишь духовному сословию. Я знаю, пани Кунгута, что ваш Ян ученей меня, что он уже проник в латинский язык, но именно по этой причине ему надо совершенствоваться дальше. Не повредит ему и знакомство с основами изящных наук, особенно риторики и диалектики, и вообще — если он к тому, что прочел, по утверждению отца Йошта, без позволения, присоединит предметы не только дозволенные, но и обязательные. Мне бы хотелось, чтобы в прахатицкой школе, к которой у меня особенное пристрастие, так как там учился сам вечной памяти магистр Ян Гус, ваш сын был однокашником с моим Боржеком… И потом, милая пани Кунгута, — тут пан Боржецкий взял свою соседку крепко за руку, — будет лучше, если оба подрастающие юноши будут поодаль в ту пору, когда мы, пожилые люди, начнем новую жизнь. Неприятно быть всегда под наблюдением полудетских, полумужских глаз, особенно если иметь в виду, как Ян чтит память отца и как Боржек любил свою добрую мать.

Пани Кунгута снова хотела возразить пану Олдржиху, но тот опять вернулся к вопросу о школе.

— Хорошо было бы, — сказал он, — если б мальчики отправились уже в начале сентября. Вы не знаете, как быть дальше с отцом Йоштом? Я подумал и о нем. В Кдыни освобождается место приходского священника. Я говорил с членами кдынского магистрата, и они не будут возражать, если капеллан Йошт подаст просьбу о своем назначении в приход святого Микулаша. А в храмовый праздник, на пасху и на рождество он продолжал бы служить и перед алтарем святого Яна в часовне Стража.

Пани Кунгута удивилась, как это пан Олдржих заранее все так обдумал. И ответила ему просто, что согласна на отъезд Яна и его поступление в прахатицкую школу, но насчет брака хочет подумать; однако в этом для пана Олдржиха нет никакой обиды, так как она долгие годы глубоко его уважает и предложение его ей, конечно, приятно. Пан Олдржих опять вспомнил о своем рыцарском воспитании и, выслушав это, поцеловал пани Кунгуте руку.

Когда Ян снова сидел на коне и Матоуш Куба рядом с ним сдерживал свою кобылку, когда пани Кунгута была опять в повозке и пан Олдржих обменивался с ней прощальным рукопожатием, Ян еще раз кивнул Бланке, которая на этот раз не сидела на дереве, и сказал:

— Теперь ты приезжай к нам… Я буду думать о тебе. А ты?

И Бланка только открыла свои сладкие очи и сказала ими: «Да».

Сын кузнеца Мартин опять весело затрубил, и дорога показалась всем короткой, так как дул свежий западный ветерок, приносивший с гор аромат живицы. Только Ян никогда еще не ездил с таким тяжелым сердцем, как на этот раз. Ему не хотелось возвращаться домой. Но это можно только взрослым мужчинам, которые — будь они бродяги, воины или разбойники — находят и создают себе дом всюду, где им понравится.

В ближайшие недели обе семьи обменялись еще двумя посещениями. Бланка с Яном дали друг другу обещание не забывать один другого, даже если вовсе не придется увидеться, потому что невыразимо радостно даже просто думать друг о друге, не имея в голове иного помысла. Ян еще не говорил Бланке, что придет время — он сделает ее хозяйкой Стража, но Бланка чувствовала, что он хочет это сказать, и потому он был ей особенно мил, когда, стоя возле нее на окружающей Страж стене, показывал своей красивой рукой на раменье и горы вдали, как бы желая всю эту красоту подарить ей.

Когда пани Кунгута и пан Олдржих, находясь в Страже, в присутствии капеллана Йошта объявили обоим мальчикам, что те поедут учиться в Прахатице, обрадовался не только Боржек, но и Ян. Мужчинами владеет дух приключений, их с юности влечет в широкий мир. Только немного погодя у него защемило сердце, когда он вспомнил, что придется оставить Бланку. Но он надеялся, что тоска только усилит их любовь. Что сам он будет тосковать, это он знал. А относительно Бланчи был уверен…

И вот в начале сентября из Стража пустились в путь три всадника. На деревьях уже показались первые желтые листья, над лугами плавала осенняя паутина, а накануне знахарка принесла с гор голубую горечавку. Все трое всадников — Ян, Боржек и слуга их Матоуш Куба — были вооружены. При прощанье Матоуш Куба широко улыбался, пани Кунгута утирала невысыхающие слезы, капеллан Йошт благословлял отъезжающих, складывая персты и римским и чашницким способом, челядь провожала их за гумна, а на шапке у Яна сидел нахохлившийся старый воробей, которому Ян каким-то своим способом приказал, чтобы тот проводил его до перекрестка.

Ян еще раз оглянулся на родной замок, потом устремил свой взгляд к югу, где из-за холма в поле выглядывали домажлицкие башни. Дав коню шпоры, он поскакал к лесу. За ним — Боржек. И последним — Матоуш Куба. В полдень остановились у пана Менгарта в Герштыне, а ночевали на хорошем постоялом дворе в местечке Яновице на реке Углаве, сбегающей сюда большими прыжками с гор.