Елена Съянова - Маленькие трагедии большой истории

– Значит, перед вами капитулировать, а с нами… – Суслопаров дипломатично не закончил фразу.

– Ну, воевать дальше, – иронически договорил за него Эйзенхауэр. – Но мы такого не допустим, конечно! – тут же добавил он. И пригласил к столу.

Интуиция подсказывала Суслопарову, что этим разговором дело не кончится.

Вечером его снова пригласили к Эйзенхауэру. Тот сообщил, что после переговоров немцы согласились подписать полную и безоговорочную капитуляцию. И торопливо добавил, что подписание уже назначено – на 2 часа 30 минут 7 мая.

– А почему такая спешка? – спросил Суслопаров.

– А чего тянуть? – улыбнулся Эйзенхауэр. И вручил документ.

Суслопаров стал читать.

«…Прекратить все военные действия с 00 часов 01 минуты 9 мая… Германские войска должны оставаться на местах… запрещено выводить из строя оружие… Подчиняться приказам главнокомандующего союзными силами и Советскому Верховному командованию…»

Вроде все правильно, но Суслопаров прекрасно сознавал, какой бы мир тут, в Реймсе, сейчас ни подписали, война на советско-германском фронте будет продолжена! Дениц спит и видит, как бы поскорей отвести войска на гостеприимный Запад. А это снова бои! Знал Суслопаров и то, что Черчилль всеми силами старается не допустить подписания капитуляции на территории поверженного противника, знал о тайном распоряжении собирать германское оружие и сохранить командный состав… Он понимал, что Запад очень спешит с этим актом о капитуляции, чтобы начать против СССР собственную игру. Суслопаров бросился поскорей дать телеграмму Сталину. И стал ждать. Но время шло. Москва молчала. Снова пришли от Эйзенхауэра, чтобы пригласить в штаб, на подписание.

Подписать или не подписать – вот в чем вопрос. Подписать… без согласия Сталина? Немыслимо! Не подписать? И таким образом, пусть косвенно, способствовать мечте фашистов о сепаратном мире?

Подписать или нет? Он понимал цену вопроса. Вся махина страшной войны, выигранной его народом такой ценой, словно бы навалилась в эти минуты на его плечи.

Тут требовалось точное попадание, а бывший артиллерист, дравшийся под Москвой, командовавший артиллерией 10-й армии Западного фронта, хорошо знал, что это такое. И он… принял решение.

В 2 часа 41 минуту протокол о капитуляции был подписан. Но перед тем как поставить свою подпись, Суслопаров настоял на чрезвычайно важном дополнении: церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции должна быть повторена, если этого потребует одно из государств-союзников.

Суслопаров немедленно отправил доклад в Москву. А оттуда как раз подоспел долгожданный ответ – никаких капитуляций ни в каком Реймсе не подписывать, вашу мать!..

Дальнейшее известно. 8 мая в Карлсхорсте, под Берлином, «Реймский протокол» был торжественно ратифицирован представителями верховного командования всех стран антигитлеровской коалиции.

А имя генерала Суслопарова после этой истории исчезло надолго. Иван Алексеевич был снят со своего поста и направлен на преподавательскую работу.

Ощущение такое, что действия его Сталин всё же признал правильными. Иначе лишил бы не поста, а головы.

Однажды на великосветском балу у Бивербруков вышел скандал: миновав растерянных лакеев, в зал вошла молодая дама – рослая, белокурая, со спортивной фигурой и вызывающе вскинутой головой. На модном в том сезоне – розово-кремово-светло-голубом фоне, точно грубо мазнули черным – дама была в темной юбке, черной рубашке и без единого украшения.

Эта черная рубашка была уже знакома британскому высшему свету и всему британскому обществу – ее носили парни Освальда Мосли, молодого политика, объявившего себя вождем британских фашистов на манер итальянского дуче. Мосли готовился ворваться в большую игру и недавно женился на старшей дочери влиятельного барона Редсдейла, у которого были еще две дочки, с большими странностями – младшая Джессика связалась с коммунистами, а средняя Юнити – вот эта самая, решившая эпатировать свет своим видом, объявила себя фашисткой.

Юнити Валькирия – такое имя дал ей отец – одно время ходила за своим зятем Мосли по пятам, правила его речи и выполняла при нем что-то вроде секретарских обязанностей. И все время ждала. Но ничего не происходило: речи, драки, снова речи… Мосли делался все болтливее, и это стало раздражать Юнити: ей хотелось дела – большого и яркого, как, например, в Германии. Там гремели парады, завораживали факельные шествия, бесновались толпы… И в центре всего этого маячил человечек с усиками – на фотографиях казавшийся таким невзрачным. Чтобы понять, как же это ему, этому Гитлеру, удается то, чего не может Мосли, Валькирия и решила отправиться в Германию.

«Когда я впервые увидела Адольфа, – вскоре написала Юнити из Мюнхена родителям, – я поняла, что уже не смогу думать ни о ком другом». Родители, хорошо знавшие решительный характер дочери, тоже сразу поняли: на языке Валькирии это означало, что Адольф Гитлер именно тот человек, за кого она хотела бы выйти замуж.

И на Гитлера Валькирия произвела сильное впечатление, особенно ее яркая арийская внешность. «Леди Юнити единственная женщина, кому в своем обществе фюрер позволяет много разговаривать», – иронично заметил Геббельс.

Юнити вошла в ближний круг фюрера благодаря Рудольфу Гессу, который фактически сыграл роль сводника: Гесс хотел именно такого брака для Адольфа, хотя прекрасно понимал: если Гитлер решится воевать с Англией, то никакая жена-англичанка его не остановит! Но для Гитлера тот, 1938-й, был еще годом сомнений. А для Юнити, напротив – сомнений не осталось никаких. В Англии она сожгла все мосты, как фашистка и антисемитка, старые друзья от нее отвернулись, семья ее поведения и выбора не одобрила.

К тому же, при всех играх в политику, Валькирия оставалась женщиной, все существо которой отторгало то страшное, что надвигалось на Европу – мировую бойню. Возможно, она искренне надеялась, что сумеет усмирить воинственность Адольфа.

Первое сентября 1939 года стало для Юнити смертельным ударом. А третьего сентября, когда посол Великобритании Гендерсон вручил Риббентропу ноту об объявлении войны Германии, Юнити долго бродила по Мюнхену, потом села на скамейку в парке и приставила к виску дуло пистолета. В этот момент неподалеку, на площади, внезапно грянул оркестр: это начиналось какое-то шумное мероприятие Трудового фронта. Юнити сильно вздрогнула и пуля прошла по касательной. Тогда она выстрелила во второй раз. Но и второй выстрел не был смертельным.

Гитлер, узнав об этой попытке самоубийства, сначала проявил заботу; он каждый день навещал Юнити, привозил охапки роз, подолгу сидел возле ее постели… Но когда она вышла из комы, предпочел от нее избавиться и отправил обратно в Британию.