Валериан Светлов - При дворе Тишайшего. Авантюристка

Царь чуть заметно побледнел, и рука его, державшая дубинку, слегка задрожала.

Он быстрыми шагами подошел к корзине, прислонил палку к помосту, нагнулся, достал мертвую голову казненной, поднес ее к своим губам и поцеловал в волосы.

— Прощай! — пробормотал он, бережно и любовно кладя обратно в корзину то, что он когда-то так любил и чем он когда-то так восторгался…

Он приказал офицеру доставить корзину с головой Гамильтон во дворец — и удалился скорыми, торопливыми шагами с площади. На ходу он трижды осенил себя крестным знамением.

Меншиков последовал за ним в некотором отдалении… Опоздавшему по обыкновению Зотову он сказал:

— Сие называется Немезидой.

Зотов похлопал слезливыми глазами и пошел рядом с ним.

Стал накрапывать дождь, и народ безмолвно удалился с площади.

Голова Марьи Даниловны долгое время хранилась в спирту в петербургской кунсткамере, а впоследствии неизвестно куда исчезла.

Валериан Яковлевич Светлов (1860—1934) находился еще в начале своего творческого пути, когда удостоился высокой чести— его портрет поместили в вышедшей в 1911 году книге «Галерея русских писателей» (от Екатерины II до М. Горького)… На фотоснимке Светлов «в штатском», но явно это портрет недавнего офицера, как бы наконец решившего, что форма привычной ему одежды более оправдана в кавалерии, чем в литературе.

Впрочем, прежде чем стать кавалеристом, Ивченко («Светлов» — его литературный псевдоним) получил разностороннее образование: привилегированные (военные) гимназия и училище, уроки у профессоров, прекрасная домашняя библиотека… Род Ивченко, к которому принадлежал Валериан Яковлевич и которым он всю жизнь гордился, был не просто дворянским, но и весьма богатым. Между тем однополчане не раз слышали от него замечания о «цене времени» и… видели между тем, что он это, свободное от службы, время тратил на поездки по станицам, на пустопорожние, как они считали, разговоры со стариками, на переписывание в толстые тетради записанных им на казачьих празднествах песен… Армейских будней для этого офицера будто не существовало, наоборот, служба его, протекая на Кавказе, столь волновавшем многих русских писателей, еще более усиливала давние литературные устремления…

И когда в 1887 году были опубликованы «Очерки станичной жизни В. Светлова», многих поразила литературная профессиональность совсем неизвестного дотоле автора. С этого времени его произведения печатаются в лучших журналах: «Русская мысль», «Вестник Европы», «Родина», «Артист»…

…Наконец Ивченко выходит в отставку, чтобы стать «всецело Светловым».

Нет, не социальные проблемы в центре романов, повестей, многочисленных новелл Валериана Светлова на темы современной ему жизни… Отношения Мужчины и Женщины, духовное содержание любви, собственные, достаточно смелые для его времени утверждения о семейной нравственности… Вот что пишет Светлов-критик: «Мы смотрим на живопись и на литературу как на проповедь, требуем от художественных произведений тенденции и «пользы для народа»… и до сих пор «Арестанты на этапе» действуют на нашего зрителя импонирующим образом, а обнаженная женщина, как бы она хорошо ни была написана, оставляет зрителя холодным и безучастным, за исключением двух-трех порнографов».

Кстати, и потому уже не случайно его пожизненное увлечение балетом… Хотя подобные увлечения в конце прошлого века противоречили убеждению многих интеллигентов в «чуждой народу аристократичности этого искусства» (так что задним числом отказывали даже Пушкину «наслаждаться красотой, пластикой, формой, грацией, ритмом танцев и линиями человеческого тела» — из книги В. Светлова «Терпсихора»), а также и мнению служителей Церкви, видевших в публичном обнажении танцоров «язычество плоти» и «попрание духа».

…Сейчас, наверное, уже не стоит доказывать невозможность исключения из нашей, мирской, жизни такого искусства, как балет. О самом же Валериане Яковлевиче Светлове знали уже тогда: это был христианин— судя не только по неукоснительно соблюдаемым им обрядам, но и по духу. Да, именно своими «духовными повестями», такими замечательными, как, например, «Дева Мария» и «Сказание о хитоне Господнем», увлекал он в «область Божественного» многих, даже и не столь верующих читателей.

В начале века, по мере приближения знаменательной в истории нашего Отечества даты— трехсотлетия Дома

Романовых, опять вырос среди писателей интерес к работе над исторической беллетристикой. Взялся за перо и Светлов… Успел написать на темы из отечественной истории два вошедших в настоящий сборник романа. А мог бы, явно уже увлекшись этим жанром, написать и еще не один роман…

Но разразившиеся тогда войны, мировая и гражданская, слишком многое остановили в России… Хотя на войну с Германией Ивченко-Светлов откликнулся как дворянин: в пятьдесят пять лет опять надел кавалерийскую форму и был признан как один из самых отважных офицеров Дикой дивизии.

Но когда началась война другая… годы и раны сказались. Послереволюционное в родном Отечестве братоубийство что-то надломило в душе писателя…

В Париже, где затем Валериан Яковлевич жил до конца своих дней, хватало у него сил писать лишь о балете. Писал и печатал он там больше на французском, однако эти статьи иногда переводили и для английских и для немецких изданий.

А потому было бы только справедливо издать тепері> труды первого русского балетоведа на его родине. То есть это первенство Светлова было признано еще до революции и не только в России, но и во Франции… Известна его роль в успехе «русских сезонов» балетной труппы Дягилева в качестве члена ее Художественного совета. Например, европейская культура обязана Валериану Светлову в открытии им новаторского искусства Михаила Фокина и Анны Павловой.

И еще… Независимо, к какой конфессии — православной, католической или протестантской принадлежат издательства, выпускающие христианскую литературу, так теперь была бы ко времени публикация хотя бы одним из них замечательных «духовных повестей» В. Я. Светлова!

Читатель, конечно, заметил, что в романе, давшем название всему сборнику, путь к своему позорному концу человека, преступные деяния которого волнуют нас до сих пор, изображается несколько другим, чем тот, который «указан» Петром Первым… Отличается этот «путь» в романе и от широко распространенных толков о связях «Гамильтон» и с императором, и с его денщиком. Действительно: слетали в то время с плеч головы и поважнее денщицкой — и чтобы решился последний на столь опасное «родство»?.. Страх наверняка «заморозил» бы денщика Ивана Орлова, даже если бы любовница императора и призналась ему в своей любви — в то время как это признание — о ее любви к другому — столь коварным способом выманил из нее сам император. Не правда ли, замечательно дано в романе пиршество в доме Зотова, во время которого произошел этот последний их разговор, — именно к нему автор стянул все нити своего повествования… Не желая тем самым подтверждать официальную версию о денщике — как об отце будто бы троих, погубленных матерью детей (кстати: очевидно для современников было только одно ее убийство). Недаром «после разбирательства» денщик Орлов был не только не наказан, но и возвращен к прежним обязанностям. Но это уже вне романа.