Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Написав это, она имела в виду свою комедию «За мухой с обухом», в которой добродушно осмеивалась княгиня Екатерина Романовна Дашкова, президент Академии наук, былая ее соратница и единомышленница, почти что подруга, с которой она, однако, разошлась.

Музыку для ее комических опер писали и испанец Висенте Мартин-и-Солер, переселившийся в Россию, носивший ряд пышных имен — Атанасио-Мартин-Игнасио-Висенте-Тадео-Франсиско-Пелегрин, и свои — Василий Пашкевич, Евстигней Фомин и другие.

А в остальном она не ревновала к славе своих современников, охотно признавая, что они более талантливы. И даже порою покровительствовала им — Фонвизину, Хемницеру, Хераскову, даже Княжнину, рассердившему ее своей трагедией «Вадим Новгородский» [48] Княжнин Яков Борисович (1742–1791) — русский драматург, поэт. В основе трагедии «Вадим Новгородский» борьба республиканца Вадима против правителя Новгорода монарха Рюрика. Образ Вадима, предпочитающего смерть жизни под властью тирана, придавал трагедии антимонархический характер. Напуганная французской революцией Екатерина II приказала сжечь книгу. Существует версия, что сам поэт умер от пыток в тайной канцелярии. . Их творения ставились на придворной сцене, и государыня изволила им рукоплескать, а в особо смешных местах хохотала от души.

И сейчас, когда шли репетиции «Храброго и смелого рыцаря Ахридеича», она время от времени наведывалась в свою ложу, стараясь оставаться незамеченной, и передавала через Храповицкого свои пожелания:

— Тут можно в пантомиме представить разные карикатуры в костюме русском: женщин — иную набеленную, как мертвеца, иную выкрашенную румянами во всю щеку колесом. Они переходят сцену, встречаемые дурою, которая иную ласкает, с иным дерется, другова отталкивает. После третьего акта девицы толкуют об обмороке невесты, после четвертого камердинер ведет счет деньгам, которые он сможет выручить после пира за бутылки.

Потом прибегают поварники: иной в камзоле без кафтана, иной в кафтане без камзола, иной в сапоге на одной ноге, а на другой башмак. Ребятишки просят у него сапогов и одежды. Он сердится, их прогоняет и сам уходит. Музыка перестает. Кажись, так смешно будет, а?

— Смешно, ваше величество, — соглашается Храповицкий. — Передам Ивану Афанасьичу.

У Дмитревского свое на уме. Кое-что он принимает, иное же отбрасывает. Магия замечаний государыни его не трогает. Его на драматическое поприще сама императрица Елизавет Петровна благословила. Более того, самолично, своею белою державной рукою гримировала для представления драмы Сумарокова «Хорев». И сценическое имя изволила ему дать: Дмитревский, находя его похожим на некоего князя Дмитревского, а ведь природная его фамилия была Нарыков. И в Париж к знаменитому Лекену [49] Лекен Анри Луи (1729–1778) — французский актер. Представитель просветительского классицизма, реформатор сценической игры, театрального костюма. Гарри Дейвид (1717–1779) — английский актер. Прославился в пьесах Шекспира (25 ролей, в т. ч. роль Гамлета). на обучение драматическому искусству послала, а оттуда в Лондон к не менее знаменитому Гаррику — с обоими состоял в дружестве.

С той поры он всех на театре превзошел. И сам стал учительствовать: из крепостных парней и девиц актеров и актерок воспитывать в школе драматического искусства, коей покровительствовала государыня.

Хоть и бенефис, и щедрая пенсия, и императрицын подарок — золотая табакерка с брильянтами и ликом ее величества, а бросать сцену он вовсе не был намерен. Чувствовал в себе силы продолжать служение музе Мельпомене и Талии — музе комедии. Обе эти музы в равной мере были угодны ее величеству. И она не чуралась являться в Большой каменный театр на окраине Петербурга — в Коломне, который был открыт четыре года тому назад. Посередине зала — царская ложа, устроенная так, по словам архитектора Деденева, что все перспективные линии в оной смыкались, отчего разнообразные представления наиболее пленяли.

Немного поздней, правда, для государыни и великокняжеской четы были устроены две ложи в бельэтаже по бокам сцены. Театр был велик и просторен. Над главным входом возвышалась статуя Минервы с копьем-громоотводом. Именно Минервы, а не драматических муз: Северной Минервою всесветно именовали императрицу, как окрестил ее в свое время великий ее почитатель Вольтер.

В театре было три яруса лож, балкон, амфитеатр, кресла, паркет, как тогда называли партер, и партер — стоячие места позади лож. Каждая ложа украшалась ее нанимателем по своему вкусу занавесками и обоями. Тотчас по его постройке он был взят в казну, как и Деревянный театр Книппера. Во всех этих театрах подвизался Дмитревский, ибо не было таланта и авторитета, равного ему.

Он же был и храброй и смелой рыцарь Ахридеич. В этой веселой опере-сказке государыня желала более всего насмешить. А потому Дмитревский, умевший изобразить рыцаря с комической серьезностью, был, как всегда, на месте среди леших, морских чудовищ и Бабы Яги.

В день премьеры зала Эрмитажного театра была заполнена. Хватило места всем придворным разных чинов и степеней, равно и сановникам из департаментов, Сената и министерств.

Александр Андреевич Безбородко вышел на авансцену и возгласил:

— Господа, ее императорскому величеству благоугодно было представить в день открытия сего великолепного театра, возведенного по указу несравненной нашей покровительницы муз, нашей мудрой Минервы и одновременно служительницы Талии, собственное ее творение. Сочинительница, актеры и актерки, музыканты — словом, все создатели сего комического действа представляют его на ваш суд и просят не строгости, но справедливости и благожелательности, ежели оно покажется вам не столь совершенным, как того бы хотелось.

Сказав это, он величаво поклонился и занял свое место, сопровождаемый умеренными рукоплесканиями. Императрица в своей ложе тоже похлопала.

Представление началось. Ахридеич-Дмитревский начал свои подвиги с того, что обхитрил двух леших и завладел шапкой-невидимкой, сапогами-самоходами и скатертью-самобранкой.

— Готов сразиться с кем угодно. Мне теперь уж не страшны ни чудище, ни зверь, — объявил речитативом рыцарь.

Никто, впрочем, в зале в этом не сомневался; под покровом шапки-невидимки да в сапогах-самоходах каждый из зрителей готов был сразиться с кем угодно.

На сцене веселились напропалую. Даже все чудовища отнеслись к Ахридеичу с благосклонностью и дали ему дельный совет: «Свое здоровие беречи».

Всех он одолевает, лишь змей двенадцатиглавый представил затруднение по причине множества голов. Но и тут он управился.

— Всех я чудовищ победил! — радовался Ахридеич. — Девицу-Царь освободил, теперь пришла пора жениться, за пир, за свадебку садиться!